Богорождённый - [20]

Слова повисли в воздухе, тяжёлые, пророческие, заполняя мрак.

— Не должен потерпеть поражение в чём?

— Найди меня. Напиши историю.

— Как? Как мне найти тебя? Ты мёртв!

Васен замерзал. Он хотел задать больше вопросов, хотел наконец увидеть лицо отца, но тьма отступила.

— Подожди! Подожди!

Краем глаза Васен заметил мерцающее красное небо, реки огня. Он услышал крики миллионов мучеников.

Он проснулся на своей койке, содрогаясь, с колотящимся сердцем. Он смотрел в потрескавшийся сводчатый потолок своей кельи в аббатстве. Сквозь единственное окно сочилась прозрачная блеклая серость новорождённого утра. Хватило бы пальцев одной руки, чтобы сосчитать число дней, в которые он видел больше пары часов солнечного света за последний год. Он давно уже привык к постоянному савану мрака Сембии — точно так же, как привык ко всему остальному.

Позволив сну ускользнуть из мыслей, он сел — тело всё ещё было покрыто гусиной кожей — и прочитал Приветствие Рассвета, слова которого в вечных сумерках казались немного вызывающими.

— Рассвет — это дар Амонатора. Его свет разгоняет тьму и обновляет мир.

Какое–то время он сидел на краю своего соломенного тюфяка, опустив голову и обхватив её руками, думая об Эревисе, от наследия которого не мог сбежать даже во сне. В последние месяцы отец снился ему всё чаще и чаще. Он посмотрел на свои мозолистые руки, на кожу цвета потемневшего серебра, на тёмно–фиолетовые вены. Между пальцев плели паутину тени, вились вокруг его запястий, как рукавицы ночи. Долгое время он рассматривал их, изгибы, вихри и спирали, летопись его крови. Когда он потряс руками, мрак рассеялся, как туман.

Свет твоей веры сильнее мрака в твоей крови, часто говорил ему Деррег, и чаще всего Васен верил этим словам. Но иногда, пробуждаясь от очередного сна об Эревисе и сидя в одиночестве, в компании собственной тени, проводя время с тьмой, которая, как он чувствовал, таилась у краёв его жизни, он начинал в этом сомневаться. Жизнь Эревиса преследовала Васена; наследие Васена разрушало его надежды. Иногда он чувствовал, что обречён жить в истории, написанной кем–то иным, что неспособен перевернуть страницу, чтобы перейти к своей собственной жизни. Окружавшие его тени, от которых не было спасения, и были историей его жизни.

Напиши историю.

Что это вообще значило?

Деррег часто говорил ему, что Васен должен готовить себя, и тренировал его с таким пристрастием, что детство Васена вовсе не было детством. Это была сплошная тренировка ума, тела и духа с тех самых пор, как он был мальчишкой.

— Готовить себя к чему? — постоянно спрашивал за эти годы Васен.

— К тому, что грядет, чем бы оно ни было, — мягко отвечал Деррег, и беспокойство в его глазах говорило громче слов. — И ты не должен потерпеть поражение.

А теперь Эревис повторял слова Деррега во сне Васена. Голоса двух отцов, одного — по крови, второго — по зову сердца, слились в едином требовании.

Ты не должен потерпеть поражение.

Он посмотрел на символ на стене над очагом, пылающее солнце над расцветающей красной розой.

— Не потерплю, — сказал он. Что бы ни случилось, он справится с этим. И не потерпит неудачи.

Громкий стук в дверь испугал его. Как всегда, когда Васен испытывал острые эмоции, тени потекли с его кожи.

— Одну секунду, — крикнул он.

Он встал, и от утреннего мороза кожа снова покрылась пупырышками. Огонь в очаге сгорел, оставив лишь угли да золу. Он натянул рубаху, надел свой священный символ, плеснул водой из умывального таза на лицо, и преодолел несколько шагов к двери своей маленькой кельи. Он открыл дверь и заморгал от удивления.

Там стоял Оракул, его красные, оранжевые и жёлтые одежды мягко сияли. Глаза Оракула затянула сплошная оранжевая пелена транса. Сияющее платиновое солнце с вырастающей в цетре розой висело на цепочке вокруг тонкой шеи. Оракул смотрел не на Васена, а в точку слева от него.

Поводырь оракула, крупный, рыжевато–коричневый пёс–фея с глазами разумного существа, неподвижно стоял рядом с пожилым провидцем, высунув язык и выпрямив хвост.

Васен вдруг осознал, что никогда не слышал, чтобы пёс лаял.

— О-оракул, — сказал Васен. От потрясения он стал заикаться, а с кожи потекли тени. Он никогда не слышал, чтобы Оракул входил в транс за пределами святилища.

Оракул улыбнулся, продемонстрировав беззубые дёсна и углубив паутину морщин, избороздившую его ястребиное лицо. Его голову покрывали виднеющиеся под редкими седыми волосами старческие пятна. Кожа была тонкой, как пергамент, и сияла мягким внутренним светом.

— Да хранят тебя его свет и тепло, Васен, — сказал Оракул. Несмотря на возраст, его голос был ровным, спокойным, похожим на водопады в долине, и сильно отличался от голоса, которым Оракул разговаривал, когда не был в трансе.

— И вас, Оракул.

— Можешь идти, Брауни, — сказал Оракул псу. Существо лизнуло хозяину руку, взглянуло на Васена и исчезло во вспышке бледного света. Васена всегда поражала способность пса к магическому перемещению. Стоя лицом к лицу с Оракулом, Васен остро чувствовал различия между ними. Бледная кожа Оракула, на протяжении века лишённая контакта с солнечным светом, но освещаемая внутренним сиянием его транса, остро контрастировала со смуглой кожей Васена, потемневшей из–за наследия его отца. Оракула освещал свет Амонатора. Васена затемняла тень Эревиса Кейла.