Боги слепнут - [97]

Едва она приехала, как тут же явился ко мне в гости сосед мой философ Серторий. Себя он называет стоиком, но я подозреваю, что он понатаскал со всех учений понемногу и пытается слепить нечто особенное по примеру Цицерона. Поутру он даже пытался зачитывать мне куски своих «опытов». Береника присутствовала. Серторий постоянно бросал на неё взгляды и постоянно сбивался. Серторию нет ещё и тридцати, Береника лет на шесть или семь его старше, а между тем он полностью очарован этой женщиной. Любовь его безнадёжна, и, кажется, сам Серторий это понимает – он беден, едва выпутался из старых долгов и тут же наделал новых. Купить любовь Береники ему не по средствам.

– Неплохо, – сказала Береника. – Но чрезвычайно скучно. Это вряд ли кто-то будет читать. Надо зацепить читателя, обратиться к его чувству, а ты обращаешься к разуму. Это обычная ошибка римлян. Они слишком превозносят разум.

– Рим пишет историю в реальности и на бумаге. Историю, похожую на миф.

Вымысел для других, – напыщенно заявил Серторий.

– Но иногда приятно пофантазировать. В этом случае наши поэты прикрываются чужими мифами. Римлянину не подобает сочинять сказки.

В тот день спор Береники и Сертория закончился вскоре. Никто не знал, во что он выльется позднее.

Триклиний в моем доме несколько выдвинут вперёд, широкие двери выходят в сад, а с боков большие окна, такой же почти величины, как и двери – так что триклиний овевается ветерком с трех сторон. Из окон виден сад, а за ним – море. Сад у меня отличный, садовником я нахвалиться не могу – весь цоколь виллы и даже статуи он обвил плющом. Поразительно этот парень умеет сочетать различные растения. Плюш с тёмными глянцевитыми листьями обвивает платаны, перекидываясь от дерева к дереву. Лужайка окружена буксами, подрезанными в виде букв, из которых складывается моё имя. К морю ведут два портика, а между ними бассейн, и вдоль воды устроены клумбы, засаженные благоухающими левкоями.

Итак, я описал сцену, на которой все происходит. Представил двоих актёров. Льщу себя мыслью, что сам я автор. Хотя подозреваю, остальные не догадываются о моей роли. Не спешу афишировать. Тайная власть пуще всего тешит самолюбие. А вскоре я приобрёл третьего актёра. Как раз перед обедом, когда накрывали на стол, а Беретка прихорашивалась в своей комнате, явился Дионисий с известием, что прибыл какой-то раненый трибун и просится переночевать. У меня не постоялый двор, но раненому трибуну я отказать не мог и даже отправился лично встретить его и проследить, чтобы этого человека устроили с максимальными удобствами и, если надо, послали за медиком. Каково же было моё удивление, когда я увидел, что это старинный приятель мой Марк, участвовавший в последнем походе божественного Траяна. Что он ранен и вынужден покинуть свою когорту, я не знал.

– Ты что же, хотел испытать меня?! – воскликнул я с упрёком. – Не назвался и решил посмотреть, прикажу ли я тебя выгнать.

– Я назвался, – отвечал Марк. – Мне сейчас не до розыгрышей.

И вправду выглядел он неважно – лицо серое, щеки запали, а волосы поседели, хотя он не стар. О боги, он ведь мой ровесник, неужто и я выгляжу вот таким потрёпанным жизнью, уставшим? Или всему причиной рана Марка? Ранен он в левое бедро выше колена, и рана не желает заживать, хотя её и прижигали калёным железом. Рана давнишняя, и странно, что она не затягивается.

Я позвал Дионисия и ещё двоих и велел перенести Марка в бани, благо они были протоплены – раненому не повредит с дороги хорошее мытьё и потение в лаконике.

Я тут же велел послать за медиком. Выяснилось, что в ноге застряла деревянная щепка и кусок ткани и оттого рана оставалась открытой. То, что Марк не умер, можно считать чудом. Природа наделила его удивительным здоровьем. Вечером медик извлёк из раны вместе с гноем эту самую щепку, а на следующее утро Марк велел перенести себя в триклиний и принял участие в нашей трапезе. Тогда-то мы и собрались все вчетвером. Разумеется, речь пошла о последних завоеваниях Траяна. Я ожидал, что Марк начнёт восхвалять прежнего императора. Но я ошибся. Едва мы заговорили о Трояне и его преемнике, как Марк помрачнел.

– Тебя не вдохновляют новые приобретения Рима? – с деланным изумлением спросил Серторий – по его понятиям военный должен приходить в восторг, когда наши границы расширяются.

– Нет, – кратко отвечал Марк.

– Но ты же солдат.

– Я бы вообще не хотел больше ни воевать, ни убивать.

– Значит, ты будешь искать какой-нибудь гражданской должности? – продолжал допытываться Серторий.

– При Домициане философы были изгнаны из Рима, – сказал Марк.

Марк никогда ни о чем не говорил прямо. Я слышал, что на востоке он принял участие в мистериях и был посвящён в культ Митры. Однако сам он никогда не рассказывал об этом. Неужто Марк решил заняться философией?

– Ныне настоящая философия не в моде, – заметил я. – Все больше толкуют о чудесах и откровениях. Наш мир хаотичен, а не разумен.

– Наш мир хаотичен потому, что в наше время больше нет героев. Даже Катон Утический вызывает улыбку, хотя умер за Республику. Теперь все зачитываются похождениями подонков и подробностями жизни бывших рабов и кинэдов. Петроний Арбитр стал выше Вергилия, – вздохнул Серторий.