Боги не играют в кости - [3]

Только Зимин об этом подумал, как его желание тут же исполнилось. Что моментально отразилось на физическом состоянии: кровь ударила в голову, нестерпимо заломило в висках. Тошнота подкатила к горлу. Во время падения тело развернуло на девяносто градусов. Солнечные лучи хлестнули по глазам, на мгновение, ослепив, и заставив лейтенанта зажмуриться.

Спустя несколько секунд падение прекратилось. Боль отступила. Танкист открыл глаза, присмотрелся к тому, что происходило внизу.

А внизу начался бой.

Со стороны лесопосадки, как смог определить Зимин, к центру поля устремились танки. Родные «тридцатьчетвёрки», лёгкие «семидесятки», «самоходки». С противоположного края поля, навстречу, выползли другие «пятна», более широкие, но от того не менее медлительные. Немцы. Промеж танков, с обеих сторон, виднелись мельтешащие крохотные точки: пехота, догадался лейтенант.

Сотни тяжелых, боевых, машин, влекомые силой ненависти, устремились друг к другу, извергая из стволов залпы огня. По всему, сверху казавшимся плоским, полю, сначала редко, а потом всё чаще и чаще, стали разрываться снаряды. С высоты они смотрелись, будто всплески пыльных фонтанчиков. Даже не верилось, что один такой смешной, безобидный фонтанчик может забрать десятки человеческих жизней.

Зимин напряг взгляд, боль вернулась в черепную коробку. Зато, теперь лейтенант мог не только чётко видеть всю картинку боя, но даже получил возможность различить номера на башнях родных боевых машин.

Вот пронеслась «тридцатьчетвёрка» комбрига. Взрыв по правому борту не нанёс ей никакого вреда.

Взгляд Зимина ушёл левее. Позиция его танкового подразделения находилась южнее. Интересно, что происходит там? Тело, как бы самостоятельно отвечая на мысль танкиста, послушно «уплыло» в нужном направлении.

Лейтенант на минуту отвлёкся от боя, с любопытством осмотрелся. Неужели, он просто парит, контролируя свои движения только одной единственной силой мысли? Невероятно! Впрочем, восхищение тут же сменилось испугом. А что, если умер? — Обжигающей молнией пронеслась сквозь мозг пугающая мысль. — Что, если меня уже нет? Но так не может быть! Я же думаю! Вижу! Чувствую! Значит — живу! Или нет?

Страх заставил поднять руку, поднести её к лицу. Рука оказалась вполне реальной, живой. Зимин схватил себя за мочку уха, с силой сдавил пальцы. Боль принесла облегчение и успокоение: живой. Всё ощущаю. И одновременно боль принесла новую мысль: вот так сон… Даже во сне всё чувствую… Как в кино! Да нет, какое там кино…

Успокоенный, Зимин принялся с любопытством вертеть головой. Как показал беглый осмотр, танкист не просто парил. Юноша находился внутри полупрозрачной капли. Правда, в отличие, от настоящей капли, какие ранее видел Зимин, стены у данного создания постоянно слегка дрожали и изменяли форму. Как догадался лейтенант, в зависимости от его желаний. Едва он попробовал развернуться, как капля тут же слегка расширилась и удлинялась, подстраиваясь под тело юноши. Если же Зимин сохранял неподвижное состояние, капля растекалась вокруг, будто обволакивая его. При этом, танкист отметил одну деталь: чтобы он не предпринимал, тело оставалось точно по центру сферы, словно картофелина в тарелке с супом. Будто капля это делала специально, в целях сохранения равновесия.

А внизу начался бой. Только шёл он как-то не так, непривычно, что ли. Поначалу командир не понял, в чём причина. Но присмотревшись в детали, ахнул. Некто, Зимин, естественно, не знал, кто, решил показать лейтенанту бой в замедленном темпе, почти покадрово, так, как иногда бывает в кинотеатре, когда киномеханик неправильно зарядит катушку с лентой, и аппарат с трудом её прокручивает. Вот Зимин чётко смог рассмотреть летящий немецкий снаряд, который, оставляя за собой тепловой след, вырвался из ствола «тигра», пролетел метров пятьсот, после чего взорвался рядом с левой гусеницей машины командира взвода, старшего лейтенанта Алтынбекова. Взрыв машине большого вреда не нанёс, но гусеницу сорвал. Тяжёлая машина, по инерции, продолжила движение, оставляя за собой на земле ленту размотавшегося металла. Чуть правее, так же медленно, не проехала, а скорее, проплыла машина Ваньки Конюхова. Неохотно выплюнула снаряд. Зимин проводил взглядом болванку до цели. Начинённая смертью «чушка» угодила в топливные баки фашистского «тигра», от чего вражеская машина воспламенилась, постепенно затягивая всё вокруг чёрным, угарным дымом. Едва огонь дополз до боекомплекта, машина взорвалась изнутри. Танк вздрогнул. Языки пламени неестественно вяло приподнялись над «тигром», надолго, чуть ли не на минуту, зависли в воздухе, постепенно растворились в воздушном пространстве.

Взгляд сместился вправо. А вот и его машина. «Варвара», как нежно назвал «тридцатьчетвёрку» экипаж. Плывёт, в целости и сохранности. Через несколько секунд танк скрылся за дымовой завесой.

Зимин вернулся к центру сражения. Здесь уже воевали не только машины. Пехота и танкисты из подбитых «тридцатьчетвёрок», «тигров», «семидесяток», автоматами, пистолетами, гранатами, сапёрными лопатками, просто руками убивали друг друга. Над полем правили законы войны, уничтожая уникальный генофонд планеты. Причём, лейтенант чётко видел, кто из находящихся далеко внизу солдат, принял смерть: в тот момент, когда кто-либо умирал, над полем, в том месте, где падал боец, независимо от его национальности, наблюдалась мгновенная ярко — оранжевая вспышка. Независимо от возраста, звания, убеждений оранжевое свечение, на несколько секунд одинаково покрывало каждое умирающее тело, после чего опадало, теряя цвет. Зимин осмотрелся: оранжевые вспышки охватили всё вокруг. В какой-то миг они, практически, закрыли собой всё поле. На одну секунду место сражения приобрело весёлый, оранжевый цвет. Будто Бог, или кто там на небесах, с радостью принимал к себе души умерших.