Боги молчат. Записки советского военного корреспондента - [255]

Дробнин, Кулешов, Марк хотели дотянуться — заплатить Бидо за публичные и тайные казни, сожжение партизанских деревень, охоту за молодежью — за многое хотели заплатить, и тем привести золотых фазанов в смятение.

После рыльской встречи Марка и Дробнина их усилия сконцентрировались на большом царарпе. Главным был Дробнин, он остался в Рыльске, все другие помогали ему.

А потом Дробнин нанес Марку страшный удар, и об этом нужно уже рассказывать более подробно. Как-то весной Марк пришел в Рыльск, и привело его туда дело чрезвычайной, страшной важности. Дробнин встретил его так, словно ждал его прихода, хотя встреча меж ними условлена не была. Да что там — словно ждал — он определенно ждал и даже знал, что когда Марк придет, у него будут вот такие, как сейчас, колючие глаза, кривящийся рот.

«Зачем ты это сделал?» — прохрипел Марк в лицо Дробнину.

Тот выдержал его взгляд, сказал тихо и спокойно.

«Так было нужно, Марк. Нужно!»

Марк рванул себя за бороду, оторвал ее от лица. На подбородке и скулах остались следы присохшего клея. Лицо сразу стало худым, измученным. Сказал, с трудом разжимая губы:

«Даже самый лютый враг не мог бы причинить мне столько зла, сколько причинил ты, Дробнин».

Опустился на стул, сжал голову руками, и стал вдруг совсем сломленным, совсем раздавленным, и на Дробнина глядел так, словно уже ничего не ждал, ни на что не надеялся. Дробнин всхлипнул от жалости к Марку, подошел к нему, положил руки на его плечи.

«Марк, друг мой дорогой», — тихо сказал он. — «Так было нужно. Для большого царапа. Не я решал, она решала. Так было нужно, Марк».

А произошло вот что. Незадолго до этого непредусмотренного появления Марка в Рыльске к Дробнину сложными путями пришла весть, что в дом Бидо подыскивают русскую женщину для домашних услуг. Дробнин заметался. Это была нежданная, чудесная возможность. Если в дом Бидо подсунуть своего человека, то большой царап можно будет осуществить. Как раз в это время к нему приехала от Никифорова Мария, она между всеми ними поддерживала связь. Расспросив Дробнина обо всём, она сказала:

«Я пойду туда».

Дробнин знал, что пойди туда Мария, на гибель пойди, горе непереносимое для Марка — он большое уважение питал к их любви. Хотел было отговорить ее:

«Но это ведь на смерть, Мария», — сказал он ей. — «На верную смерть идти надо».

«Я знаю, что на смерть», — сказала Мария. Говорила она тихо, смотрела своими широкими глазами прямо в глаза Дробнина и только подрагиванием пальцев выдавала волнение. — «Разве смерть остановит вас, Дробнин, или Марка, или Никифорова? Почему же она должна останавливать меня?»

«А Марк!» — не сдавался Дробнин. — «Ведь это и его смерть. Он без тебя — сама знаешь. Может быть, вовсе и жить не захочет».

«Не надо говорить о Марке», — тихо сказала Мария. — «Он поймет».

Дробнин мучался, страдал, проклинал себя, но делал так, как требовала Мария. Хитрыми путями до немецкого офицера, что отвечал за охрану Бидо, достигла весть, что на городской окраине живет одинокая вдова, потерявшая перед войной мужа, и что эта женщина может подойти для дома Бидо. Были наведены справки, перерыты довоенные архивы и оказалось, что Ольга Пряхина, так звали вдову, отвечает требованиям, которые ставятся русским слугам в доме Бидо. Офицер приехал к Ольге Пряхиной, говорил с нею, а потом привез показать ее Бидо. Она вошла вслед за офицером в дом. Продолговатое спокойное лицо, чуть полные губы, широко раскрытые безулыбочные глаза — такова была эта Ольга Пряхина, в которой мы легко признаем Марию. Настоящую Ольгу Пряхину Дробнин увез из города, на ее место поселил Марию.

Марию, или будем лучше называть ее пока Ольгой, привели в просторный кабинет с дорогой мебелью. Здесь был человек, затянутый в желтый китель. Молодое, но бледное и жирное лицо. Отвисающие щеки. Чем-то похож на бульдога. Это был Бидо, некоронованный король Рыльска. Он долго рассматривал стоящую перед ним Марию. Осмотр, как видно, удовлетворил его, он сказал офицеру:

«Скажите этой женщине, что если она будет хорошо себя вести, ей предстоит очень приятная жизнь в моем доме. Она ни в чем не будет нуждаться. Ей будет дан приличный рацион и деньги».

«Фрау Ольга понимает немецкий язык», — доложил офицер.

«Фрау Ольга?» — спросил Бидо. — «Очень красивое имя. Я знаю одну вашу соотечественницу, тоже Ольгу. Ольга Чехова. Она артистка, и пользуется известным вниманием фюрера. Я рад, что в моем доме будет русская Ольга».

Хорошенькая светлая комната Ольги была в коридоре нижнего этажа, окнами выходила на задний двор. Во дворе, как и у ворот, день и ночь стоял часовой. В конце коридора помещение охраны, перед входом в него, на доске, расписание дежурств. Еще одна комната для собак Бидо. На ночь часовой ставился и внутри дома — в большом зале второго этажа, через который лежал путь в спальню Бидо. Одной из обязанностей Ольги являлось выводить на прогулку псов Бидо — больших, мрачных догов.

Вечером, ровно в девять часов, Ольга должна была проверять, открыта ли дверь комнаты, в которой обитают собаки. Фрау Бидо проболталась, что это делается для того, чтобы собаки могли охранять сон Бидо. Один из догов всегда находится под кроватью Бидо, когда он спит на ней — собаки приучены нести эту важную обязанность. Сменяются они одновременно со сменой часовых, становящихся ночью в зале, и потому дверь для них должна быть открыта…