Боги молчат. Записки советского военного корреспондента - [185]

Бред возвращал Марка в лагерь. Толпа пленных. В центре трое. Людоеды. Они ночью дорезали товарища. Один — высокий, чернобородый, страшный — оскалив желтые зубы, выплевывает слова:

«Ну, дорезали, ну, съели…»

Кто-то кричал:

«Да ведь человека зарезали, такого же, как вы!»

Чернобородый повернулся, лицом встретил крик, еще больше оскалил зубы и прохрипел:

«Ну, человека, ну такого же, как мы. А вам что, завидно?»

Толпа замолкла. Людоед отгадал то, что потрясло Марка. Люди, доведенные голодом до края, не столько напуганы, сколько удивлены. Так легко и просто не умереть голодной смертью. Для этого лишь надо перешагнуть какую-то грань, как перешагнули эти трое.

Немцы построили пленных. На этот раз офицеров привели в лагерь рядовых. Комендант в своей огромной фуражке. За ним конвой держит людоедов. Комендант частит словами, переводчик с трудом поспевает за ним.

«Они ели человеческое мясо», — трагически вскрикивает комендант, указывая на людоедов. Бледно-голубые глаза остаются холодными. Он идет вдоль строя молчаливых людей, до визга поднимает свой крик:

«Только мы, германцы, можем спасти вас от гибели. Ваш народ — прирожденные дикари. Если вы не всегда поедаете друг друга, то это случайность. Только мы можем спасти вас и дать вам порядок».

Рядом с Марком грузин. Он волнуется, сипит простуженным голосом:

«Зачем он, собака, врет. Я его зарежу».

Марк боится за него:

«Молчи!» — требует он. — «Молчи, а то я тебя ударю».

Комендант высказал всё, что хотел:

«В будущем я запрещаю вам есть друг друга», — говорит он в заключение. — «А виновных я накажу самой тяжелой работой».

Марк понял. Виновные будут наказаны тяжелой работой. Но о работе мечтает каждый пленный. На работе кормят. Комендант знает, к чему поведет безнаказанность людоедов.

«Что обо всём этом думает майор Суров?» — спросил комендант, останавливаясь с переводчиком возле Марка.

«Я думаю, я думаю», — Марк задыхался. — «Я думаю, что вы очень добры, господин полковник. Что может быть человечнее, чем оставить безнаказанным людоедство перед лицом тысяч людей, умирающих от голода».

Комендант присосался к лицу Марка водянистыми глазами.

Грузин, Марк, Коровин и еще трое. Это было трудно. И противно. Утром следующего дня бил колокол, давал сигнал для построения пленных. Офицеров опять вывели в лагерь рядовых. Перед строем комендант. Злой, как гиена. За ним несли на носилках мертвых. Комендант простирал руки к задушенным людоедам.

«Что это значит?» — спрашивал он. — «Кто посмел судить и казнить этих людей?» Он говорил что-то о детях, которые остались теперь сиротами. Потом, по его приказу, расстреляли семь пленных, подозреваемых в убийстве пожирателей человеческого мяса. В бреду Марк, морщась от отвращения, кого-то душил. Страшно и противно. Почему так долго надо душить!

Пляска видений кружила его. Промелькнула девушка с широкими, немного косоватыми глазами. Она на спине дикого коня — строгая, прекрасная. Конь, словно вихрь, взметнувшийся с земли, уносится в небо. В стороне возникло зарево пожара, и Марк побежал к нему. Кругом грохот, скрежет, гром. Через этот поток страшных звуков Марк ведет бесконечно длинный эшелон. С неба на них глядят строгий Бог-Отец, живущий в куполе их сельской церкви. Он шевелит губами, что-то говорит, но слов не слышно. Марк хочет что-то спросить у Него, но в этот миг видит мать. Тетка Вера стоит в черной, опаленной степи, и к ее ногам льнут маленькие дети. Кругом пожары. Из кровавых туч выползают страшные танки. До Марка доносится голос матери:

«Остановитесь! Здесь дети!»

Тетка Вера подалась вперед, ее коричневые руки уперлись в броню грохочущего танка, на лице — нечеловеческое напряжение:

«Остановитесь… Здесь дети!»

Чудовище грохочет, но старые руки матери удерживают его, не пускают. Танк отползает назад. Его башня поворачивается, вот она остановилась, теперь короткий ствол пушки глядит на тетку Веру. Он вспыхивает огнем. Весь мир озарен вспышкой, и Марк в бессильном отчаянии кричит:

«Ведь это наша тетка Вера!»

Марк теперь знает, что он хочет сказать Богу-Отцу их сельской церкви, но Его уже нет. Небо пусто.

То, что в больном воображении Марка показалось вспышкой орудийного выстрела, на самом деле было солнечным лучем, скользнувшим в сарай и нашедшим лицо Марка. К Марку вернулось сознание или та его часть, которая не хотела уснуть. Он встал на колени, потом, держась за дощатую стену, поднялся на ноги. Усилие вызвало сухой, палящий озноб. Его била лихорадка. Ветер намел через щели небольшой сугроб снега, и Марк набил им рот. Потом он, задыхаясь от усилия, отвалил колоду, открыл дверь. В пяти шагах стоял шатун. Марк шагнул к нему и опять, как вчера, медведь заковылял в сторону. Марк вышел на дорогу.

В это время от города оторвались сани. В них, нахлестывая коней кнутом и гоня их вскачь, во весь рост стоял чернобородый парень в полушубке. Сбитая на сторону овчинная шапка, кудрявые черные волосы из-под нее, усы на молодом лице — не будь парень таким курносым, цыган, да и только! В санях, кроме него, было еще двое людей, и все они нам знакомы: Котов, а за ним Мария с Коровиным.

После того, как Марка увезли, Коровин твердо порешил бежать. Но он, конечно, не знал, что в этот самый день в домике у железнодорожной станции разговор шел и о нем. Вели его Мария и Котов с немецким солдатом. За день до всего этого, они приехали из Заречного, куда Котов, помня просьбу Марка, отправился после своего побега из лагеря. Оказавшись тогда на воле, он через две недели пришел к родителям Марии в Заречном и застал у них и Марию. С началом войны геолог Мария стала медицинской сестрой и попала в полевой госпиталь. Немцы захватили госпиталь, но ей самой удалось избежать плена и добраться к своим. Заречный теперь находился в германском тылу. Узнав от Котова о Марке, она в тот же день обошла родственников, собрала от них золотые монеты, кольца, сережки — может быть, удастся выкупить Марка. Отец Марии имел припрятанными двух коней. Ночью он привел их, вручил Котову, указал, где взять сбрую и сани. За небольшую мзду унтер из немецкой комендатуры выдал пропуск и на людей, и на коней, и на сани — у тыловых немцев за мзду всё можно было получить.