Боги и люди (1943-1944) - [28]

Участники Сопротивления, не носящие военную форму, составляют авангард десантной армии и являются в настоящее время единственной военной силой, введенной в бой союзниками на Западном фронте. Необходимо поэтому оказать им тактическую поддержку, в частности авиацией. Уклонение от такой помощи чревато последствиями, которые скажутся и после победы. Бойцы французского Сопротивления отмечают, что некоторые указанные ими немецкие военные объекты не подвергаются ударам, отчего может возникнуть разочарование, которое не рассеет даже победа. Между тем усилия, приложенные мною, чтобы избежать этого, остались напрасными. Необходимо срочно добиться разрешения этой основной проблемы, и здесь поддержка Ассамблеи приобретает огромное значение..."

Приближался день высадки, и в Алжире наступило время исторических фраз. Генерал де Голль встретил меня по возвращении из Лондона весьма холодно: я и Андре Филипп уронили свое достоинство, позволив британским властям произвести осмотр наших вещей и бумаг перед посадкой на самолет, осмотр этот был совершен в соответствии с решением британских властей от 17 апреля. Де Голль предпочел бы, чтобы я остался в Лондоне, отказавшись от обязанностей комиссара внутренних дел, но не примирился с подобным "унижением".

Темперамент, жажда почестей и желание поддержать свой престиж завели его еще дальше. Безопасности ради англичане потребовали от иностранных представителей в Лондоне (исключение, как мне помнится, было сделано только для России и доминионов), чтобы те, связываясь с внешним миром, не пользовались дипломатической почтой и шифром. С этого момента наши телеграммы должны были проходить цензуру и отправляться через британский шифровальный отдел. Де Голль рассердился и предпочел скорее прервать всякие сношения с Лондоном, чем отказаться от какой-либо прерогативы суверенитета, хотя Комитет не был вправе настаивать на ней, поскольку не был признан англичанами как временное правительство.

Между Пьером Вьено, нашим дипломатическим представителем в Лондоне, и де Голлем прекратилась всякая связь. Наступило время речей и торжественных обещаний. В Тунисе де Голль провозгласил: "Мы высказываем горячее пожелание, чтобы французская действительность была признана. Только эта действительность... явится основой для конкретных соглашений, позволяющих армиям союзников сосредоточить все свое внимание на задаче, которая была, есть и должна, остаться исключительно стратегической. Тем более сожалеем мы о том, что благодаря прекращению связи между французским правительством и его дипломатическим и военным представителями в Лондоне создалось положение, при котором этот вопрос согласовать невозможно..."

И вот тогда-то, чтобы подчеркнуть свое расположение к союзнику, который не разочаровал его, и чтобы сделать предупреждение другим державам, он произнес фразу, которую впоследствии ему всегда будут ставить в упрек его сегодняшние приверженцы, еще вчера бывшие его врагами: "... В Западной Европе, по-прежнему остающейся для человечества величайшим центром создания духовных ценностей, французы - как только враг будет изгнан - хотят осуществлять прямое и практическое сотрудничество с Востоком, то есть в первую очередь с милой их сердцу могущественной Россией - нашим постоянным союзником".

К счастью, менее обидчивая разведка, пользуясь английским шифром, не прервала связи между Лондоном и Алжиром. Благодаря этому к нам поступали кое-какие сведения о наших военных действиях в Северной Франции, что очень помогало работе. Снова Франция оказалась разделенной на две части. Лондон отвечал за северный театр военных действий, Алжир - за южный, который был ограничен Гренобльской параллелью и Монтобанским меридианом. У нас не было данных о снабжении севера в середине мая. В южной зоне за четырнадцать безлунных ночей, с 30 апреля по 13 мая, сброшено на парашютах двести пятьдесят тонн оружия, что позволило вооружить почти десять тысяч человек.

23 мая британское правительство пригласило де Голля в Лондон. Последний заставил себя просить. Он был в плохом настроении, которое не покидало его уже полтора месяца. Возможно, де Голля мучила мысль о злом роке, по вине которого за ним всегда прилетали самолеты соперников, чтобы доставить его к месту, где свершались исторические события. Комитет настаивал на поездке. Черчилль послал за де Голлем свой самолет "Йорк". 3 июня, в тот самый день, когда в "Оффисьель" был опубликован ордонанс, провозгласивший Французский комитет национального освобождения Временным правительством Французской республики, де Голль наконец вылетел в Лондон.

Жизнь во всех службах замерла. Все пристально следили за развитием событий. 6 июня утром появилось первое коммюнике и наступил конец напряженному ожиданию.

В хронике событий сказано: "6 июня, обеспечив господство на море и в воздухе, предшествуемые ударными десантными частями, союзники высаживаются на берег, в то время как соединения Французских внутренних вооруженных сил непрерывно атакуют немцев... 8 июня освобожден первый французский город Байе".

Об этом периоде у меня не сохранилось никаких воспоминаний. События развивались бурно. Не удивительно, что в памяти многое стерлось: обстоятельства были сильнее нас, мы им повиновались. События вершили не мы, а те, кто их вызвал и наблюдал со стороны за их ходом, как часовщик за ходом часов.