Богатая жизнь - [125]

— Опусти саблю, старик, опусти, пока я тебя не изуродовал. Брось на землю ключи от машины и бумажник. У меня проблемы с наличностью. Бросай сюда.

— Отпустите Тедди. Дайте ему уйти. Можете потом уходить, но сейчас отпустите его. — Он продолжал обходить нас, выставив вперед саблю.

— Да заткнись ты! — заорал Бобби Ли. — Это мой парень. Слышишь меня? Я сказал, бросай эту штуку и давай сюда деньги. Болван старый. А то я тебя пополам разорву.

— Папа, — крикнул я, — у него железный прут! Пожалуйста, делай что он говорит. Он дрался одновременно с двумя и обоих уложил.

Но папа все продолжал идти, ни на секунду не отрывая глаз от Бобби Ли.

— Все будет хорошо, Тедди, — спокойно ответил он мне.

— Ты, козлина старый, — услышал я голос Бобби Ли. Он еще крепче схватил меня и развернул перед собой, выставив вперед. — Хватит хороводы водить, слушай, что говорит мальчишка. Больше повторять не буду.

— И я больше просить не буду, — ответил папа. Потом опустил саблю и печально покачал головой. — Сожалею, мистер Андерсон, но вы не оставляете нам выбора. — Я услышал, что за нашей спиной что-то происходит. Услышал скрип гравия. Бобби Ли со мной обернулся, и мы увидели, что над нами вырос силуэт Мориса с высоко занесенным над головой кулаком. Глаза у него горели.

— Что за черт? — заорал Бобби Ли.

Но Морис развернулся и ударил Бобби Ли прямо в нос.

Бобби Ли выпустил меня, закрыв нос руками.

— Черт! — кричал он. — Черт!

Затем Морис ударил его еще раз, и Бобби Ли отлетел назад и, не произнеся ни звука, кучей хлама упал на землю. Он лежал там без движения, пока не приехала полиция и не забрала его.

Глава 17

Дядя Фрэнк стоял в холле перед зеркалом и поправлял мне галстук. Руки у него сновали туда-сюда, он заново отгибал мне воротник и расправлял рубашку.

— Для первого выхода нужен именно такой костюм. Люди испытывают уважение к костюмам. Это как военная форма. В этом была моя ошибка — когда я жил в Лос-Анджелесе, не часто надевал костюм. А костюмы наводят на людей страх.

Тетя Бесс хотела, чтобы на ее свадьбу мы надели форму конфедератов, но папа убедил, что это не совсем удобно. В начале недели он повез нас с Томми в Чикаго и купил нам по синему костюму, красному галстуку и белой рубашке. Когда приехали домой и показали дяде Фрэнку наши консервативного вида костюмы, он сказал, что в них мы смотримся как агенты секретной службы, и спросил папу, не назначили ли нас в охрану кортежа президента. На следующий день, после школы, дядя Фрэнк снова повез нас в Чикаго, и мы провели там несколько скучнейших часов, переходя из одного магазина в другой, примеряя десятки костюмов, пока наконец дядя Фрэнк не решил остановиться на двух двубортных костюмах цвета «черный янтарь», которые, по его мнению, были как раз такими, какие требовались для подобного случая.

— Костюм — это одежда успеха, — сказал он на обратном пути. — Заметьте, это правило придумал не я.

Свадьбу готовили впопыхах. Всего неделю назад Силвэниес предложил тете Бесс выйти за него замуж, упав при этом на одно колено — конечно, чрезвычайно изящно. Это было вечером после обеда, за которым он выпил целую бутылку красного вина. Своим мелодичным голосом, звенящим, как струя воды, льющаяся в пустое ведро, произнося слова, которые сладкими каплями падали ей на сердце, он попросил тетю Бесс сделать его счастливейшим человеком в мире. Не обращая внимания на возражения дяди Фрэнка и его требование сначала подготовить не оставляющий никаких лазеек брачный контракт, папа лишь спокойно одобрил этот брак и, широко улыбаясь тете Бесс, пожал Силвэниесу руку.

— Я знаю, что это именно то, чего она ждала в последнее время, — сказал он Силвэниесу. — Счастлив за вас обоих.

— Черт, пора нам выметаться отсюда, — сказал нам дядя Фрэнк и, взяв Томми за руку, второй рукой открыл дверь, — мы уже опаздываем. Хотя спешить особенно не на что.

— Почему тетя Бесс выходит замуж за этого монстра? — спросил Томми.

— Потому, что он сделал ей предложение.

— Он сделает ее вампиршей.

— Более чем вероятно.

У машины на подъездной дорожке нас ждал Морис — руки в брюках, трубка в зубах. Шел снег, и крупные хлопья падали мне на лицо, налипая на ресницы.

— Чертов снег. Кто бы мог подумать! — сказал дядя Фрэнк, залезая в старый «Бьюик».

Морис открыл для нас заднюю дверь.

— Мне кажется, в этом нет ничего неожиданного, — заметил он. — Январь на дворе.

Дядя Фрэнк послал в небо хмурый взгляд: время года — это еще не оправдание. Снег падал ему на накладку из волос и покрывал ее, как глазурь шоколадный торт.

— Надеюсь, хоть такая погода заставит их немного повременить. Пару годков, если повезет. — Он сел в машину и подкрутил ручку, выдвинув сиденье вперед. — Морис, вам достаточно места? Можно отодвинуть сиденье назад. Детям место не нужно.

— Все хорошо, — ответил Морис. — Все ремни застегнули? Томми! А вы, мистер Папас?

— Я не пристегиваюсь. Эту машину разбить невозможно.

— Вы рискуете, — заметил Морис.

Дядя Фрэнк завел машину.

— Я люблю риск.

Неделю после поездки с Бобби Ли я провел в постели, спал и разговаривал с папой, с тетей Бесс и дядей Фрэнком, и силы постепенно возвращались ко мне, а температура и ощущение парения над землей постепенно уходили, и наконец ушли совсем. Все это время нас донимали телефонными звонками с телевидения и радиостанций, все просили дать им интервью. Папа и Морис отказывались, говоря, что им неинтересно обсуждать чисто семейные дела. Но дядя Фрэнк, вопреки папиной просьбе, появлялся в одной программе за другой, и с трогательным чистосердечием и драматизмом рассказывал нашу историю, объясняя все случившееся чисто житейскими обстоятельствами. Его выступления были настолько популярными, что ему предложили работу временного ведущего в ночной чикагской радиопрограмме «Ночной разговор», которую он сразу же переименовал в «Откровенный разговор». Он был счастлив, и за обедом с апломбом говорил о том, что сделает эту программу общенациональной и внедрится на телевидение, потеснив «крутых парней».