Бог, природа, труд - [30]

— Высоко качать?

— Что есть силы!

Они и давай стараться. Качели летали, словно челнок, с каждым разом все выше и выше. Вот они самую малость не достают до перекладины, вот уже вровень, а вот и над нею взлетает золотистая головка с пышными длинными косами.

— Ой, как далеко видно! Синие горы, синие леса, красные избы! Никому так далеко не видно! — ликовала она. А на красивого парня больше так ни разу и не глянула.

И еще после пасхи случилось два важных события.

На пасхальной неделе Ингус и Карлина снова ездили к пастору, а с ними отец и дядя Ансис.

А дома бабушка готовила для них угощение — варила похлебку с лапшой и жарила мясо. Когда они вернулись, всех позвали к столу.

Но сели не сразу. Дядя Ансис с торжественным видом сложил руки и обратился к таким же торжественным и смущенным Ингусу и Карлине — говорил о новой жизни, о радостях и бедах, о любви и согласии. Карлина то и дело шмыгала в рукав. После хором прочитали молитву. Аннеле поняла, что теперь Ингус и Карлина стали мужем и женой. Должно быть, это хорошо, но это уже была не та Карлина.

На следующей неделе брат ходил к конфирмации. Когда Аннеле увидала его, высокого, стройного, в полусуконном кафтане, с белым платком на шее, она испугалась и отступила. Неужто теперь почитать его надо, как взрослого? Это что ж, теперь всегда придется его слушаться? Над этим надо было хорошенько подумать. Брат с сестрой, как вернулись после полудня из церкви, так все и ходили вместе, только и говорили о том, как теперь будет, что ждет их впереди. А для Аннеле не нашлось и словечка.

Последние дни промелькнули незаметно, даже оглянуться не успели, как настала пора уходить. Вот их всего пять осталось до Юрьева дня, вот три, и вот настал последний вечер в Авотах.

Все ходили притихшие. К ужину никто не притронулся.

Занимался рассвет нежеланного сердцу Юрьева дня, о котором было думано-передумано и в который все еще не верилось.

«Добегу до опушки, еще до большой березы, еще до родничка», — решала Аннеле.

— Не уходи далеко, дочка, вот-вот двинемся. За скотиной надо приглядывать, — строго сказала мать, разом обрывая все мысли девочки о прошлом, настраивая ее на новые обязанности.

В нынешний Юрьев день Аннеле на воз не сажали. Она бежала по обочине дороги и присматривала, чтоб с ее стороны животина не забредала в только что проклюнувшиеся зеленя.

Глянет назад раз, глянет другой — Авоты все дальше и дальше. Отступают назад лесистые горки, напоенные ароматом душистой смолы, родниковые овраги, цветущие яблоневые сады.

СУРОВЫЕ ВЕТРЫ

НОВЫЙ ДОМ

И небо было новое, и земля. Не умолкая, сыпали на землю свои трели жаворонки — из необъятной синевы выныривали еле заметные дрожащие точки, и только глаз успевал приглядеться, как снова тонули они в море света, рассыпая ожерелья звуков по обе стороны дороги. Цветы, такие знакомые и каждый раз бесконечно новые, то в поле позовут, то из придорожной канавы выглянут и останутся позади, уступая место другим. Солнце и ветер устраивали хоровод вокруг стен незнакомых домов, заглядывая в прорехи дырявых крыш, которые, хоть и обветшалые, под апрельским солнцем, казалось, сверкали чистотой.

Аннеле шла той дорогой, которая виднелась с Авотовых гор. И уводила она в мир. Но когда батраки приблизились к перекрестку, воз с поклажей, подле которого шагал отец, неожиданно свернул с широкой дороги, к которой устремлены были все помыслы девочки и которая, чудилось, вдали поднимается в гору. За ним свернули и остальные.

Коровы и овцы обогнали возы. Возле первых мостков, соединявших проселочную дорогу с большаком, мать остановилась и прокричала вдаль:

— Здесь сворачивать?

— Дальше, дальше, — отозвался отец.

Так шли они довольно долго. Только у третьих мостков отец махнул, чтобы сворачивали направо.

Возы увязали в глине и еле-еле тащились. Погонщикам приходилось во все глаза смотреть за скотиной — как бы не потравили чужие посевы. Но Аннеле, хоть и напоминали ей, чтоб не забывала о своих обязанностях, примечала все, что встречалось им на пути в этот Юрьев день.

Избы вдоль дороги были все красивые да высокие. Прошли мимо хутора с красными блестящими крышами, который, если смотреть с Авотовых гор, виднелся где-то у самого горизонта. Постройки словно новые бидоны для молока, изгороди целые, сады огромные. Хорошо бы здесь поселиться, если уж в Авотах оставаться было нельзя. Калитка и ворота так и манили зайти; в садах укромные местечки, в которых можно спрятаться, словно в лесу. А подойдешь поближе к такому хутору, встретит тебя бурливый серебристый ручеек, выныривающий из зарослей лозняка.

И вон тот мог бы стать новым домом, славно было б здесь жить, но никто не останавливается, все шагают дальше. Аннеле ни у кого не спрашивала, далеко ли еще, придут, сама увидит, а покуда глаза и мысли отыскивали на обочине самые красивые местечки и находили там приют, словно перелетные птицы на мачтах чужих кораблей.

Сумерки густели, все хутора остались позади и дорога внезапно оборвалась, как лопнувшая струна. Впереди простиралась очерченная синей каймой леса равнина — ни луг, ни поле, ни лесная поляна. Чахлая рыжеватая травка с трудом пробивалась из земли.