Бог Непокорных - [53]

Керстен начал двигаться секундой ранее; прыгнув вперед, он присел и что было силы рубанул мечом по ноге орденского рыцаря — в область колена, чуть ниже края длинной кольчуги и чуть выше голени, защищенной поножем. Когда клинок приблизился к рыцарю, Керстен ощутил сопротивление, как будто бы воздух стал вязким и труднопроницаемым; дальнейшее продвижение меча требовало усилий. Потом сопротивление пропало, и меч рассек штанину и вошел в тело — возможно, предшествовавший атаке Керстена удар эс-Квана истощил защиту орденца, а тот не успел ее обновить; возможно — помогла Мантра Святого Гнева, которую Керстен стал бормотать тогда, когда его страх и вызванная страхом ненависть к себе достигли апогея. Рыцарь Горы присел на левую ногу; Керстен услышал, как он судорожно, с присвистом втянул в легкие воздух.

Орденец схватил юношу за плечо и вознес булаву, чтобы разможжить ему голову — но опустить оружие ему не дали: какой-то солдат вцепился в правую руку и повис на ней; Догус Килон, оттолкнув Керстена, схватил левую; еще один солдат обхватил бедро орденца и рывком поднял его вверх.

— Вниз эту падаль! — Заорал Мейкар. — Бросайте его!

Рыцаря сбросили по стены, ровнехонько на орденца, поднимавшегося по той же лестнице следом и почти уже добравшегося до верха — оба рухнули вниз, а текионцы на стене победно закричали и заулюлюкали. Увы, стена не была высокой, а внизу громоздились снежные сугробы: оба упавших почти сразу же поднялись — один из них повредил при падении руку, другой же — тот самый бородач, в котором Керстен несколько секунд назад увидел воплощение собственной смерти — по виду, остался вовсе невредим… не считая ноги, надрубленной Керстеном. Молодой рыцарь зачарованно наблюдал, как бородач, опираясь на плечо подоспевшего оруженосца, покидает поле боя — до тех пор, пока прогудевший у самого уха арбалетный болт не напомнил ему, где он находится. Керстен поспешил скрыться за зубцом стены, пока следующий выстрел арбалетчика не оказался более успешен. Возможно, чары на лестницах, приклеивающие их к стенам, также имели свой запас прочности — а возможно, помогла Мантра Святого Присутствия, рассеивавшая, если верить хальстальфарскому трактату, посвященному духовной практике рыцарей света, все прочие чары вокруг прибегающего к ней паладина — но только вот вскоре солдатам Рейера удалось столкнуть вниз лестницу, по которой на стену взобрался бородач, а следом это смогли сделать и те, кто защищал соседний участок. Последнюю лестницу орденцы убрали сами; осыпаемые стрелами, насмешками и проклятиями, они отступили от Дераншаля, разбили лагерь у подножья горы и стали готовиться к новому штурму. Радость защитников от уже второй победы, одержанной над орденскими псами, омрачала лишь мысль о том, что будет, когда вместо трех лестниц к замковым стенам будет принесено десять или пятнадцать; и как быть с тараном, который также подготавливали энтикейцы в своем лагере. Ворота укрепили как могли, навалили на них мешки с зерном, поставили телегу и бочки — и все равно таран внушал Керстену наибольшие опасения. Адепты Горы владели чарами тяжести и прочности — что, если первый же удар тарана, мощь которого будет удесятерина заклятьями Земли и Металла, разобьет ворота Дераншаля в щепки вместе со всем хламом, который навалили на них с внутренней стороны?

После первого штурма прошла ночь, затем промелькнул тусклый и холодный день, вновь подступила темнота — а беспокойство все нарастало. Что, если энтикейцы пойдут на штурм ночью? Они достаточно безумные, чтобы сделать это, невзирая на разгулявшуюся метель. Керстен простоял в карауле на стене, на пронизывающем ветру, три часа, прежде чем дождался смены. В тепле большого дома, который сами обитатели Дераншаля горделиво именовали «замком», его разморило. Пахло дымом, луком, кашей, мужским потом и мазью, которую использовали для лечения ран. Керстен проглотил миску теплой чечевичной похлебки, и почувствовал, что не имеет сил даже для того, чтобы встать и найти себе место для сна. Защитники замка спали тут же, в общей зале, на полу, кутаясь в звериные шкуры и одеяла. Сопение, храп, кто-то невнятно разговаривал во сне… Со стороны левого крыла, дверь в которое была приоткрыта, доносились стоны раненых. Керстен отодвинул пустую миску, положил локти на стол и наклонился, укнувшись лбом в ложбинку между запястьями… Все плыло, и чувство того, что жизнь подходит к концу, было почти столь же ясным, как и тогда, на стене. Он погружался в беспокойную дремоту, насыщенную невнятными видениями, растворялся в тягучих ощущениях, каждое из которых забирало себе частичку его сознания. Эта потеря себя тоже была формой смерти, но Керстен не противился ей — сейчас он не хотел больше бороться за жизнь, надеяться, верить, отстаивать свое право идти тем путем в этом мире, который он определил для себя сам — он хотел просто забыться и ни о чем не думать. Он погрузился в сон, и в какой-то момент смутные образы собрались в целостную картинку: поле, заваленное мертвыми телами, и на холме из трупов, в желтовато-буром мареве боли, смутная, едва прорисованная фигура, которая — при условии, что призрак овеществится и станет более четким и ясным — могла бы принадлежать как человеку, так и человекоподобному демону. Но это был точно не человек — такая от него исходила сила: неукротимая, свирепая, безграничная. На него невыносимо было даже смотреть, волны исходившей от него силы разрывали разум на части, заставляли вибрировать от запредельного страдания каждую частицу души и тела… Фигура медленно разворачивалась к юноше, он истошно закричал, но крик его остался беззвучен: жестокое напряжение, в котором держала все окружающее пространство фигура в ауре боли, ничто не могло нарушить. Еще миг — и