Бог китов - [12]

– Как Бог Китов?

– От него осталась одна голова. Лежит на берегу.

– Перенесите меня туда. Перенесите меня на берег и положите перед Богом Китов. Я хочу видеть его умирая.

Патер, с которым я не в ладах, удивился моему желанию и стал возражать. Но хозяин велел исполнить мое желание. По его распоряжению меня положили в гроб – ящик, сколоченный из досок, и вот уже три дня я лежу здесь, на этом берегу, продуваемом холодными ветрами. Передо мной, носом к морю, на песке лежит белый череп кита. В лучах заходящего солнца он отливает красным – совсем как тогда, когда весь в крови сражался за жизнь. Женщины и друзья гарпунеры не отходили от меня, но я попросил их дать мне последнюю возможность побыть с Богом Китов наедине. Они построили шалаш так, что я их не вижу, а они меня видят хорошо и посменно дежурят там даже по ночам, чтобы не оставлять меня одного. Но я не один. Только откуда же им было знать о той жестокой битве, которая разыгралась этой ночью между мною и Богом Китов.

Когда тьма спустилась на землю, в небе холодно заблестели звезды. Лежавшие передо мной огромные кости незаметно обросли мясом и кожей, и Бог Китов ожил. Взметая могучими плавниками серебристые брызги, он медленно поплыл в океан. Почти в тот же миг я, заключенный в этот тесный гроб, превратился в прежнего молодого, крепкого китобоя и под прикрытием тумана, высоко подняв блестящий гарпун, начал преследовать Бога Китов.

Всю ночь я бодрствовал. Настало утро. Протянув розовые пальцы, оно коснулось моря. Его полоска становилась все шире и яснее. И вскоре свет упал на огромный лоб кита и на мое лицо, на котором остались одни глаза. Свет разлился в серебристый день. В обилии света и тишины моя жизнь казалась маленькой капелькой, которая про-» должала испаряться. И вот еще раз кровавое солнце закатилось за каменистый берег. Так закатится и последний день моей жизни.

Когда сжигаемый полуденным светом, я осыпал проклятиями Бога Китов, возле моей головы упала тень Эй. Бледная, осунувшаяся, видимо много перестрадавшая за эти дни, она сказала еле слышно:

– Я ничего не хочу от вас скрывать. Я все скажу вам. Пусть я попаду в ад. Только выслушайте меня. Отец ребенка Кисю. Это он взял меня силой – Кисю!

Острая боль пронзила мне душу. Я, кажется, ответил, что мне теперь все равно. Кисю? На моих губах появилась горькая усмешка. Боль, видимо, свела ее в странную гримасу. Этот Кисю ничего не боялся. Другие бросали гарпуны, а он хоть и ловко владел ножом, но не стал прибегать к нему и, крепко держась за сеть, кромсал исполина копьем, надеясь, что он не выдержит. Но ведь только Кисю решился на это. Другие, и я с ними, лишь наблюдали из лодок. Когда Бог Китов стал погружаться, Кисю продолжал наносить удары. Нужно было спасаться, сердце не могло выдержать такой холодной воды, а он все бил копьем, предпочитая жизни славу и победу над Богом Китов… Значит, Кисю. И все же до последней минуты он не отдавал себе отчета в том, что может умереть. Надеялся, Бог Китов не вынесет боли, всплывет и он, Кисю, будет спасен. Но хотя кит потерял очень много крови, расчет Кисю не оправдался. Не хватило времени.

Со вчерашнего дня мои раны начали чернеть и источать зловоние. Нет сил терпеть. Лекарь, взглянув на распухшие руку и бедро, только нахмурил брови и покачал головой. Патер, разбирающийся, в медицине, помрачнел и перекрестился своими волосатыми пальцами. Я предвидел, что так будет, и все-таки это не укладывалось в моем сознании. Мне казалось, что если человек не испытывает смертельной боли, то и не умирает. Но я пришел к неожиданному выводу: болит только человеческое тело, продолжающее жить.

Я остался один. Передо мной, как дерево из земли, вырос хозяин. Его тонкая рука цвета красной меди была на перевязи. За его спиной, втянув голову в воротник, словно прячась, стояла Toe. Ее глаза под нахмуренными бровями глядели в море. В них отражался полуденный свет и редкие для зимы кучевые облака.

Со дня охоты старик разом постарел лет на десять и держался теперь только силой духа. Есть такие старики – по их виду нельзя угадать, когда придет их час.

– Чего мешкать? – проворчал он. – Я дал слово и, что бы там ни было, выполню его. Да и тебе нечего стесняться. Короче говоря, завтра свадьба. Подношения родственникам пошлем сегодня вечером, иначе не успеем. Если поторопиться, все будет в порядке. Единственная дочь хозяина и первый гарпунер поселка – вашу свадьбу надо сыграть на славу.

– Но, – мне было трудно говорить от волнения, – вы же знаете, что я скоро умру. Вы ведь видите, что мои раны уже почернели. Устраивать свадьбу с умирающим женихом только для виду, чтобы на всю жизнь сделать свою дочь вдовой!

– Да, таков закон. Если она из самурайского рода и если смерть разлучит ее с мужем, второй раз она замуж не выйдет. Но о чем говорить? Завтра станешь моим зятем. Усадьба и все остальное перейдет к тебе. А я уйду в соседнюю деревню, к племяннице. Так что знай.

Сказав все это, хозяин ушел, оставив на песке глубоко вдавленные следы. Мои раны опять нестерпимо разболелись, и я застонал. Запрокинув голову, я вдруг увидел нежное лицо Toe, склонившееся надо мной так низко, что я почувствовал ее дыхание. Я вспомнил, что с того дня не мылся, наверное, прикасаться ко мне было не очень приятно. Обыкновенная мысль разбудила обыкновенное чувство, и мне захотелось разреветься.