Бог ищет тебя - [3]

Рассказывая, она жестикулировала, встряхивала светлыми волосами. Дима слушал не слишком внимательно – больше любовался ею. Она заметила это:

– Я же говорила, что вам будет неинтересно.

– Нет-нет, – спохватился он, – я слушаю. Так что там с Дебюсси?.. Нет, правда-правда, мне интересно.

– Это музыка намека, рассчитанная на создание определенного настроения, – сказала Лиза, помолчав. – «Смелая незаконченность», как говорил Дягилев. Не действие, а состояние.

– Боже, как сложно, – проговорил Дима.

– Не сложно, а грустно. Представьте зыбкий мир шагов на снегу. И еще чувство невосполнимой потери. Хотя потери, может быть, и не было.

Они говорили негромко, то и дело замолкая. Стык звука и паузы. Праздный, пустой разговор: мелкие колебания чувства, переливы, нюансы настроений, тонкие оттенки переживаний. И ощущение утраты, которой не было.

– Сначала я хотела взять несколько композиторов начала XX века, – сказала Лиза. – Не только Дебюсси, но еще Мориса Равеля и Эрика Сати. Но их музыка слишком отличается. Равель – это «Болеро», страсть, а Сати – ностальгическое ехидничанье, всякие «Арии, от которых все сбегут» и «Засохшие эмбрионы». Я решила ограничиться Дебюсси. Правда теперь, когда выбор уже сделан, мне жаль того, от чего я отказалась. Жаль упущенных вариантов.

– Лучше бы сразу всего и побольше?

– Да нет уж, выбрала, значит выбрала. Буду писать об опере «Пеллеас и Мелизанда». Дебюсси сделал ее по пьесе Метерлинка.

– Никогда о такой не слышал, – признался Дима. – О чем там речь?

– Грустная принцесса плачет у воды. Там ее видит король, Голо. Он намного старше ее. Женится на ней и увозит к себе в замок. А в замке в Мелизанду влюбляется младший брат короля, Пеллеас, и она в него тоже. Ночью он стоит под окном башни и просит Мелизанду дать ему руку, она наклоняется, ее длинные золотые волосы падают и накрывают Пеллеаса.

– Грустная принцесса с золотыми волосами, – сказал Дима. – Наверное, вы и есть Мелизанда, а не Снегурочка. Лиза-Мелизанда. И пишете о себе. Да?

– Наверное.

– Давайте поужинаем сегодня вместе, Мелизанда, – предложил он, и снова странное выражение его лица поразило Лизу, как при встрече у входа в гостиницу: напряженная усталость, бессильная нежность.

– Давайте, – она отставила чашку и поднялась из-за стола.

Они прошли через гостиничный холл к лифту.

– А кстати, – спросил он, – чем все кончилось-то? Там, в опере?

– ПЛОХО КОНЧИЛОСЬ, – ответила она. – Они оба погибли.

– Ну вот, – сказал Дима, выходя из лифта на своем этаже, – как обычно. Все покалечились и умерли.

2 ПЕЛЛЕАС И МЕЛИЗАНДА

Ужинали в ресторане «Дворянское гнездо», сиявшем золотыми ободками фарфора в свете свечей.

– Вам подходит это место, – сказал Дима. – Лиза из «Дворянского гнезда». Прямо по классике. Хоть вы и любите стиль модерн, но сами совершенно не похожи на героинь немого кино. Они все роковые брюнетки, лицо выбелено, глаза обведены черным. А вы совсем другая. Вы ведь тургеневская барышня, а, Лиза?

– Нет. Я бедная Лиза, – ответила она.

Вечер был долгим, тягучим. Вялый разговор то и дело прерывался. Лизе казалось, что ее новый знакомый смотрит на нее каким-то отрешенным взглядом, словно на Снегурочку, к которой боятся подойти деревенские ухажеры, потому что от нее веет холодом. Не поднимая глаз от скатерти, она попросила вина.

– Вы же не пьете, – удивился Дима.

– Боитесь, что растаю? – усмехнулась она.

От вина закружилась голова, серебряные приборы метнули по стенам радужных зайчиков. Но и только; зайчики быстро растворились в темноте за окном, блики на палевых стенах погасли.

– Ну что, веселее стало? – спросил он, когда они выходили из ресторана.

Нет, веселее не стало. Но привычный петербургский пейзаж словно сдвинулся с места, перешел в иную плоскость. Солидные, устойчивые дома пели и таяли причудливыми изгибами по берегам извилистых каналов. Гранитная облицовка расцветала рваными линиями хризантем, похожими на след от удара длинного бича. Весна, слишком долго и слишком медленно подступавшая к городу, все же захватила его, пропуская пейзаж через влажную дымку: здания плыли, видоизменялись, какие-то детали исчезали, другие, наоборот, становились виднее.

Впервые за многие месяцы Лизе было не холодно. Возвращаться в гостиницу не хотелось.

– Может быть, погуляем? – спросил Дима.

– Вы читаете мои мысли.

И они пошли по улице Декабристов в сторону, противоположную «Англетеру», через Крюков канал – к дому Александра Блока на Чухонской речке, к Матисову острову. Над городом лежал туман, было сумрачно и тихо: зыбкая созерцательность, отсутствие внешних эффектов.

Пение вполголоса.

Главный герой – чувства.

Молодые люди почти не разговаривали. Ненужные слова разрушили бы тонкое звучание тающего снега: так, по крайней мере, казалось Лизе. Но Диму, возможно, это молчание тяготило, потому что он неожиданно попросил:

– Скажите мне хоть что-нибудь, Лиза.

– Что?

– Не знаю, – усмехнулся он. – Стихи какие-нибудь почитайте.

«Ему хочется поиграть в романтику, – подумала она. – Бизнесмен, бледнеющий от любви под окном Александра Блока: Незнакомка, Роза и крест. Бизнесмен, прижимающий руки к сердцу и читающий стихи при лунном свете. Смешно».