Бог и вирус, или Амулет - [4]

Еще немного, и я бы даже не заметил, что у Хелен жар.

— Твой шеф заразился, наконец? — спросил я, когда через два часа, измученная и обессилевшая, она зашла домой. Она потянулась за моей бутылкой тоника, попила, причмокивая; она не подумала о защитной маске, когда садилась ко мне на диван.

— Хорошая новость — в твоей крови мы не смогли ничего обнаружить.

— А плохая?

— Вирус добрался до всех коллег. До всех непривитых. Несмотря на все меры безопасности, несмотря на третий уровень биологической опасности. Если бы мы на пару дней раньше. — на мгновение она остановилась. — Сейчас возбудитель достиг уже Латинской Америки. Сообщений о заражении хоть отбавляй. Первые летальные исходы, которые можно однозначно установить. Сингапур объявил угрозу в связи с птичьим гриппом. Так люди будут хотя бы носить защитные маски от заражения воздушно-капельным путем. Инкубационный период у него невероятно короткий.

Рука, которую она положила мне на лоб, была холодна как лед. У нее были круги под глазами, и она пахла не так, как обычно. Или я это придумываю? Конечно, она переутомлена. О чем говорила и манера выражаться отрывисто. И тут наконец меня как молнией ударило: под «всеми непривитыми коллегами» подразумевалась и она тоже!

Уже несколько дней она принимала жаропонижающее. В ней был не только возбудитель, она была еще и до предела измождена, так что организм мало чем мог сопротивляться вирусу.

Я выпрямился, дотронулся до ее плеча, спросил, как она себя чувствует.

— Там что-то происходит. Надеюсь только, что здесь останется что-то от меня. — Она держала руку на голове. — Его видно на фМРТ! Ты понимаешь, что это значит?

Я встал, засунул ноги в тапочки и резко остановил раскаленное мельничное колесо. Мне еще было жарко, жарко по всему телу, как от солнечных ожогов, но я больше не был вялым. Хелен нужна моя помощь! Так хватит симулировать. У тебя ничего нет, она тебя спасла, но вместо тебя этот коварный вирус овладел ею! Если на фМРТ — функциональной магнитно-резонансной томографии — можно что-то распознать, значит, вероятно, поражены ареалы размером как минимум с миллиметр, а это миллионы и миллионы нейронов. Я буду за ней ухаживать, клялся я себе, если надо, всю жизнь — и тогда жертва будет оправдана.

— Почти нет летальных исходов, — утешал я ее (и себя), — пока, ты сказала, здесь в Европе почти все выжили. Не давай панике завладеть тобой. Это безобидно, это абсолютно безобидный вирус. Даже нет насморка. Мы всего лишь боимся неизвестного. Скоро ты его победишь! Давай, ложись.

Я расстелил кровать, помог ей раздеться. Температура у нее была уже 38,7. Она, как всегда, меня обошла. И пока я убирал градусник, я подумал о болезни Кройтцфельда-Якоба — коровьем бешенстве, а не Альцгеймере и Паркинсоне, в мою голову дилетанта в медицине больше ничего не пришло. В тот раз при-он, перепрыгнувший с животного на человека и разрушавший структуры мозга, вызвал невероятную панику. Но благодаря миллионам забитых коров и овец эпидемию удалось взять под контроль.

Я сидел на ее кровати и вливал в Хелен горький лечебный чай. Она воображала, что чувствует, как возбудитель постепенно распространялся в ее мозге, изменял ДНК в клетках, как распадались синаптические связи, определенные нейроны начинали расти, объединялись по-новому. Я прошу рассказывать ее детские стихи. «Крыса Алиса в зеленой жилетке прятала дома цветные конфетки». «Вчера я встретила слона, сегодня крокодила, а к вечеру жираф зайдет».

— Все в порядке, видишь, ты их помнишь. Это всего лишь лихорадка. Спи, любимая.

Постепенно ее дыхание успокоилось. Я не знал, как ей помочь, просто был рядом и смотрел за ней.

Левой рукой она сжимала глазковый камень, амулет, который привезла из Турции, когда была еще школьницей. Она носила его даже под защитным комбинезоном в институте. Как часто я дразнил ее за это! Да, это суеверие, защищалась она, но оно ведь и не навредит, да? Даже когда мы занимались любовью, амулет был на ней, глядя на меня своим глазом. Иногда моя маленькая осторожная ученая бывала совсем иррациональной.

Вдруг она продекламировала сквозь сон:

Сделали картинку,

           назвали — «бог»

и ждут,

          чтобы этот бог помог.

Мой страх за нее рос. Безобидная инфекция почти без смертельных случаев. «Господи, сохрани ее для меня!» — Мне пришлось признаться себе, что я был рациональным стопятидесятипроцентным атеистом. Когда Хелен врезалась в дерево на своем «ситроене», я даже обратился к Богу, в которого не верил, «напрямую»: «Я убежден, что тебя не существует. Но если вдруг я ошибаюсь, пожалуйста, помоги ей. Нет, я не стану жертвовать тебе свечи, я ведь в тебя не верю. Но если я ошибаюсь и ты действительно существуешь, не должен ли ты быть великодушным и внимать старым атеистам? Итак: сделай, что можешь, пусть она будет жива и здорова».

От этого мне полегчало. И Хелен в той катастрофе осталась в целости и сохранности. Однако с того момента я казался себя немного шизофреником. И теперь я умолял снова: «Помоги Хелен победить эту болезнь!» До остального человечества мне, в общем, не было дела.

В конце концов пандемия добралась до СМИ. Первые сообщения о ней попали в сводки сквозь привычные споры о директивах ЕС, отложенные выборы в парламенты земель и вечный вопрос, что делать с углекислым газом, — скорее, из-за их политической составляющей. Новая лихорадка на Ближнем Востоке. Израильские врачи работают рука об руку с врачами ХАМАСа, чтобы сдержать упорную эпидемию. Это было расценено как позитивный политический знак. «Путь к миру через общую болезнь», как это с надеждой определил комментатор.