Боевыми курсами. Записки подводника - [112]

После гибели Андрея Васильевича новым командиром бригады подводных лодок назначили капитана 1-го ранга Серафима Евгеньевича Чурсина, который прибыл к нам с Тихоокеанского флота. Забегая вперед, скажу, что под его командованием нашу бригаду наградили орденом Красного Знамени и стали именовать Севастопольской. Мне нередко, по долгу службы, приходилось встречаться с ним и после войны, когда он в звании адмирала флота успешно командовал Черноморским флотом, и каждый раз он покорял меня своей уравновешенностью, вдумчивостью, работоспособностью и глубиной принимаемых решений…

А нам, успешно окончившим насыщенный боевыми столкновениями и отчаянными схватками с противником год; командование бригады подводных лодок предоставило время для текущего ремонта. Все боевые части и службы корабля после новогодних праздников составили ремонтные ведомости и стали готовить корабль к ремонту.

Мы должны были качественно провести ремонт всех механизмов и корабля в целом, лучше осмыслить боевой опыт, извлечь из него уроки, внедрить в нашу практику все лучшее, чему мы научились за истекшее время войны, и ни в коем случае не снижать требовательность к себе. И несмотря на то, что часть работ должны были выполнить рабочие потийских судоремонтных мастерских, большая часть работы, как всегда, легла на плечи личного состава. Особенно большой объем работ был у мотористов, трюмных и электриков.

Конечно, трудностей было хоть отбавляй. Надо отметить, что с самого начала войны флотские склады почти не пополняли запасными частями, поэтому со временем недостача стала ощущаться все больше и больше. Мы старались восполнить этот пробел своими силами, доставали материалы и запасные части всеми правдами и неправдами из самых потаенных уголков складов и баз. Кроме того, производственные возможности потийских судоремонтных мастерских были весьма ограничены: они были до отказа забиты кораблями эскадры, ставшими на срочный ремонт. Мы изворачивались как могли.

Организовав ремонтные работы и согласовав ведомости, я со спокойной душой принялся готовиться к заслуженному отдыху. После боевых походов мы с товарищами, как правило, ходили на охоту или на рыбалку. Вот и на этот раз в середине января 1944 года мы решили поехать на охоту на озеро Имнат, а заодно и порыбачить. Но наверное, неправильно было бы назвать эту молодецкую забаву рыбалкой.

Дело в том, что для экономии времени и сил (середина зимы все-таки) мы за символическую мзду взяли небольшой катер и прихватили с берега взрывчатку. То, что запал к этой взрывчатке взяли, как говорится, «не той системы», никто не заметил. Ошибка стала понятна, когда запал уже тлел со скоростью, во много раз превышающей наши ожидания. Когда все бросились врассыпную, было уже поздно — баркас разнесло в щепки! К счастью, все остались живы, но не все смогли доплыть до берега: многих, в том числе и меня, подобрала спасательная команда. Довольно оперативно раненых доставили в госпиталь, где почти месяц мы приходили в себя.

Но и в госпитале я продолжал руководить ремонтом и оставался в курсе всех событий на подводной лодке и в бригаде. Меня ежедневно посещали офицеры, старшины и краснофлотцы, от которых я узнавал о сложностях и препятствиях, возникающих в ходе работы. Тогда же мне сообщили о гибели подводной лодки «Л-23». Я невероятно глубоко переживал за Иллариона Федотовича, мне очень тяжело было смириться с тем, что больше никогда не увижу его, не пожму его крепкую жилистую руку. Для всей команды нашей подводной лодки его гибель стала невосполнимой утратой, но он навсегда остался в нашей памяти…

Из госпиталя меня выписали домой с гипсом на ноге, но это мне ничуть не помешало продолжать руководить ремонтом корабля и готовить его к очередному боевому походу. Я сидел среди множества ящиков с мандаринами, которые в избытке приносили к нам домой ежедневные делегации, и разрешал возникающие вопросы.

Краснофлотцы и офицеры делились со мной не только служебными проблемами, но и рассказывали о бытовых неурядицах. Однажды ко мне пришел военфельдшер Дьячук и, раскрасневшись, возмущенно рассказывал о безобразном поведении электриков — Носа, Перебойкина, Кроля и Федорченкова, — которые где-то раздобыли и употребили коньяк, а в бутылку налили мочу. Обнаружив у них бутылку, ее тут же экспроприировали и оставили в провизионке. Дьячук, по-видимому, положил глаз на этот «коньяк» и, наконец, потеряв терпение, спросил у Марголина разрешения выпить немного коньяку. Тот не отказал. Подмена обнаружилась мгновенно! Но у старпома военфельдшер поддержки не нашел, Марголин лишь подтрунивал: «На то вы и доктор!» Такая несправедливость совершенно не устраивала Дьячука, и он решил искать правды у меня. Ну а что я мог ему на это ответить? Только пообещать, что разберусь и накажу, но делать этого, естественно, не собирался. Да, на берегу мои ребята развлекались как могли, порой даже перегибая палку.

В походах краснофлотцы сберегали выдаваемые продукты, особенно икру, печенье и шоколад, отказывали себе в пайковом вине и коньяке, мастерили всякие поделки для того, чтобы все продать по приходе в базу и повеселиться от души. Особенно непросто бывало сразу после прихода в базу, потому что люди долго не могли отвыкнуть от сложившегося режима и ближе к ночи начинали куролесить. Кто-нибудь из заводил, чаще им был Беспалый, к вечеру выбирался из койки, доставал хмельное и закуску из своих запасников и зачинал песню «Зеленая собака». Утром поднять «отдыхающих» было сложно, поэтому многие из них пропускали завтрак, еле-еле добирались до подводной лодки, иные сваливались за дизелями, электромоторами и в других укромных уголках, где они потихоньку дремали в самых неожиданных позах. Но с нашим боцманом дремать конечно же не приходилось, он быстро обнаруживал тунеядцев, поднимал и заставлял их работать. Со временем режим дня и ночи у краснофлотцев налаживался, и жизнь входила в обычный ритм. Вместе с тем на ходе и качестве ремонта «вживание» никак не отражалось.