Боевые паруса. На абордаж! - [43]

На улицах молодому поэту теперь приписывают не только Гонгорины песенки, но и творения вполне живого и по-прежнему ядовитейшего Кеведо. Старый сатир недавно заметил нового соперника и, по обыкновению, написал на него эпиграмму, ухитрившись вместить в восемь коротких строк обвинения в кишечном нездоровье, лютеранстве, мусульманстве, иудействе, педерастии, кровосмешении, государственной измене, оскорблении величества и, что самое обидное, вторичности. Оставалось заключить, что старый друг инквизиции зубов не растерял. Ответного сонета, в коем без упоминания имен объяснялось, что на убогих не обижаются, Кеведо, похоже, попросту не понял: содержащееся в нем оскорбление следовало читать по третьим буквам строк. Четырнадцать строк — четырнадцать букв. «Кеведо, ты слепец». Дискуссия до поры затихла.

За окном стремительно синеет. Скоро! Сегодня не было дежурства, а студенты предпочитают слушать лекции дона Диего, пока голова свежа и руки не трясутся. Иначе как записывать? Недавно один умелец уговорил приятеля одолжить рукопись — а сам в типографию. На титульный лист — свое имя… Подвело негодяя лишь то, что рукопись он одолжил. И то, что обидел судейского, разумеется.

Вору — тюрьма, а издатель, недолго думая, заменил титульный лист «Незримых планет» — на точно такой же, но с правильным именем автора. Тираж тут же расхватали любители поэзии, которые потом принялись укорять дона Диего за злую шутку: книга, даже без переплета,[21] вещь недешевая. Для многих купить вместо виршей свод лекций по небесной механике — злой и напрасный расход. Особенно если учесть, что книга практически целиком написана на латинском языке.

Значит, письмо. Очередное приглашение. Что ж, придется, как и всегда, отписать что-нибудь вежливое — и сослаться на больной желудок. Донью Ану можно понять. Пока все гости упорно делятся на две половины — ее и мужа. И вовсе не на мужчин и женщин.

Успех ужинов у Гаспара Нуньеса для Севильи необычен, но именно в его доме происходит важное: общение двух важнейших частей городского общества. Дворян и верхушки третьего сословия, апикарадо. Умные, богатые, полезные, но неблагородные люди выше не прыгнут, пока не обзаведутся дворянством. Началось с того, что донья Ана натащила в дом поэтов и художников, а Гаспар не смог отказать от дома толстосумам, с которыми вел дела. Как-то незаметно стало полагаться приличным, что именно у семьи де Нуньес-и-Рибера герцогу пристало встретиться и с денежным мешком из купцов, и с художником, живущим кистью. Обсудить дела в ни к чему не обязывающем разговоре, допускающем, при случае, вежливый отказ безо всякого ущерба чести говорящих. До тех пор, разумеется, пока они делают вид, что обсуждают материи отвлеченные и гипотетические.

Клеем между сословиями выступают те, кто живет службой — а такие могут быть и дворянами, и апикарадо.

Так что гадать, зачем среди затянутой во все оттенки черного толпы нужно вкрапление цвета майских трав, — догадаться нетрудно. Дон Диего свой для всех! Еще одно ведерко раствора в здание нового рода, который основали обедневшая дворянка и перуанский богач. Можно бы и сходить — да тезиса никто не отменял, все часы расписаны. Не все уйдут на работу, но отдавать их досужей болтовне?

Диего бросил письмо на стол. Ужин через два дня, ответить успеется. На дворе черно, а значит — меч со стены долой. Для ножен в мантии есть специальный карман. Поверх — длинный плащ с капюшоном, чтоб трудней было узнать ночного бродягу. Виолу — под локоть. Смычок — в тот же карман, что и шпагу. Задавить пальцами пламя свечи. Взгляд от двери: ничего не забыл?

Нет, насколько можно различить в свете звезд, все в порядке. Значит, небольшая возня с замками, и камни мостовой зазвенят под сапогами. Для начала пару петель по городу, размяться после стоячей да сидячей работы — уже неплохо, заодно излишне любопытные поотстанут. Не стоит никому любопытствовать, куда шастает по ночам дон де Эспиноса. Потому как есть в Севилье глухие улочки с запертыми дверьми дворов и глухими стенами, словно скалы возвышающиеся над ареной мостовой. Здесь тоже живут люди — и неплохо, надо думать, просто окна у них выходят во двор. А стены на то и глухие, чтоб не слышать, как благородный дон, заслышав за спиной недобрый топот, разворачивается на каблуках и сбрасывает ножны с меча.

Здесь не принято бить в спину. Севильский эспадачин — не трус, даже если берет деньги за кровь. Другое дело, что нападающих четверо… Так это не дуэль. Это убийство. Времени — только-только стойку принять. Отвратительно длинная рапира — как раз для узких севильских улочек — вспарывает воздух. В ответ — короткое движение кистью — по мягкому и податливому. Добрался ли меч до мяса или ограничился кожаной курткой, не понять. Бой начат!

Увы, как ни вертись, а четверка умеет драться вместе. Не какая-то особая школа, просто опыт. А в ограниченном пространстве диестро не может работать в полную силу.

Диего пришлось шагнуть назад. У Нарваэса такого приема нет — зато альгвазил Эррера научил товарища отступать. «Иногда надо». Диего чуть склонил меч, закрывая направление обозначенной одним из противников атаки. Увы, попался на финт. Пришлось удар принимать на гарду — уже неправильно, а к сердцу рвется другой клинок…