Боевые паруса. На абордаж! - [117]

История двенадцатая, об острове Барбадос, городе Спайтстон и ошибке полковника Мэллока

Спайтстон никогда не был столицей острова Барбадос, однако бывали времена, когда этот порт значил куда больше, чем какой-то Индиан-бридж, будущий Бриджтаун. Пусть на юге лучше навигация, зато гавань удобней на севере, да и от ураганов закрывают холмы. Невысокие, но южнее — безлесная равнина. Главное же, большая часть сахарных плантаций находится ближе к Спайтстону. А потому — городу цвести. Опять же, гражданская война! Остров разделен, подобно всей стране. В Индиан-бридж сидит Филипп Белл, роялистский губернатор. И там же, через квартал, — парламент! Не губернатор от лондонского парламента — а свой парламент, островной. Но оттого не менее вредный.

Гражданам Спайтстона больше нравится парламент. Попросту потому, что от короля они ничего доброго, помимо налогов, не видали. А вот плохого — немало. В последний год дошло до того, что королевские приватиры повадились грабить суда, везущие сахар в южные парламентские порты.

Парламенты, что островной, что далекий, лондонский, — заведения, радеющие о процветании колонии.

Вот, например, додумались отправлять на остров пленных. Губернатор-роялист не может сделать ничего — ну, разве выкупить иного сторонника короля. Впрочем, он твердолобый епископал, а потому на католиков не тратится.

Вот сэру Роберту Пауэллу и приходится терпеть рабскую долю. Впрочем, тяжесть рабства умерена надеждой хозяина на выкуп от родни плененного роялиста. Как будто, будь у них довольно денег, они б не выкупили его еще на английской земле! Впрочем, фортуна переменчива. Возможно, сыну удастся взять добрую добычу…

По губам раба-джентльмена скользнула сардоническая усмешка. Именно страсть иных рыцарей к добыче и послужила причиной его падения. О, не в одиночку! На поле битвы при Нейсби тысячи роялистов стали пленниками парламента оттого, что конница увлеклась грабежом обоза… Теперь же сторонникам короля не приходится рассчитывать на успехи, разве шотландцы помогут. Так от помощи еретиков-пресвитериан Карлу станет только хуже, как стало хуже от ирландцев.

Этих везут на остров тысячами. Корабли, корабли… Вот цена раба и падает, как и цена сахара. Это хорошо, потому что вместе с ними падает и цена выкупа за сэра Роберта. На днях дошло до очередного разговора насчет перемены веры. Мол, прими епископальное причастие, и я с удовольствием возьму те жалкие фунты, которые предлагает за английских дворян губернатор.

Хозяину хорошо, Роберт у него единственный англичанин. Вернуть ирландцев, пусть они и сражались за короля, Карл Первый даже не пытается. Еще бы! После того как в руки парламента попал мирный договор короля с Ирландской Конфедерацией, после того как договор попал под печатные прессы — роялисты принялись покидать бывшего господина целыми ротами!

И сэр Роберт покинул бы… Если бы не уродился католиком. Если бы продал веру предков. Теперь тоже не поздно, но грош цена земной славе, когда впереди — ад! Лучше надеяться на сыновей и племянницу. Вдруг подцепит жениха побогаче да уговорит того дядю выкупить? Для истинно состоятельного человека выкуп — деньги небольшие.

Ну а теперь его дело — представлять хозяина в порту. Сейчас-то никогда не угадаешь, куда прорвется очередной корабль и чей он будет. Теперь в гавань входит испанский. Странно. Войны нет в Европе, а здесь, в Индиях, возможно все. Небольшой корабль сильно рискует тем, что его потопят флибустьеры или английские роялисты, предпочитающие считать испанцев союзниками парламента. А их противники-парламентарии всегда готовы ради добычи на часок-другой поменять сторону, благо даже флаг менять не приходится. Лишь бы не на рейде! А уж спрашивать, откуда добыча, не будут ни губернатор, ни парламент. Продали на острове — и ладно… Так что появление пинассы можно объяснить двумя вещами — опасностями навигации для крупного корабля в не слишком знакомых водах и испанской заносчивостью.

Того, что кораблик прислан на безрыбье, Пауэллу и в голову не пришло. Почему-то казалось, что у Испании бесконечное количество кораблей. И только больших! Не довелось ему видеть взятый на абордаж фланкер Счастливой Армады, которую насмешничающие англичанами упорно именуют «Непобедимой». Один из четырех трофеев славной кампании был ровно в два раза меньше «Ковадонги» — а в гавань Спайтстона входит именно она.

По правде, малый размер, а более того, малая осадка, буквально спасли кораблик, проскочивший над полудюжиной рифов. Увы, добыть старую испанскую лоцию, подробно описывающую, помимо прочего, и Наветренные острова, Руфина не успела. Шла вслепую, по лоту и рассказам стариков, промышлявших в молодости доставкой рабочей силы на Ямайку и Эспаньолу. Индейцам ничего особого не обещали — так, порцию сахара и табака каждый день и мяса, сколько съешь, — а пастухи из них выходили отменные. Дешевые — по понятиям испанца-скотовода, который полагает совершенно правильным, когда пяток его пастухов каждый день забивает себе на пропитание нового бычка…

Само собой, индейцы на острове скоро закончились. Остались только беззащитные перед ураганами равнины да цепкие мангровые леса. За висячие корни деревьев остров и прозвали Барбадосом — бородатым. Сам остров после гористых Ямайки и Эспаньолы кажется лепешкой, хотя небольшие холмы на нем есть. Но одно дело — ровные, пологие холмы, и другое — острые склоны Голубых гор или Кордильер, указывающие в небо.