Боевое задание - [53]
Больше ничего не сказав, Ганс вошел в дом, где его ждал ужин. Он всегда приходил из комендатуры в пять часов вечера. Долго умывался и отплевывался.
Первое время хозяев удивляло, почему их постоялец так подолгу и по нескольку раз намыливает руки и моет их только горячей водой с мочалкой, будто в огороде или в хлеву копался. А потом все выяснилось. Он, оказывается, прислан шефствовать над полицией. Целыми днями ведет допросы тех, от кого полицейские ничего не могут добиться. Допрашивает в основном дубиной или резиновой плетью. От чего не только руки, а иногда и мундир его бывают в крови.
Умывшись, Ганс устало садился за стол, где уже стояло то, что он утром заказывал хозяйке.
Гаврюхина мать ненавидела постояльца не меньше, чем ее сын. Но, чтобы немец не сделал детям ничего злого, старалась угодить ему — готовила все, что требовал. А кухаркой она была отменной. Если не было гуся или чего другого, заказанного постояльцем, шла к соседкам. Те понимали ее положение и отдавали последнее: не отдай — придет полицай и вместе с душой вытрясет.
Садился Брюнер на старый венский стул, на котором сиживал когда-то хозяин дома.
Отец Гаврюхи был шофером. На стареньком «газике» он увез добровольцев Красной Армии прямо из военкомата на фронт да и не вернулся.
За одно то, что фашист по-хозяйски, основательно, как у себя дома, садился на этот стул, его ненавидела вся семья. Но об этом и мать и дети, конечно, молчали. В доме вообще устанавливалась напряженная тишина, когда Ганс возвращался из комендатуры. Речь заменялась пантомимой, движением глаз.
Немец пил шнапс, который наливал из фляжки, и угрюмо, долго ел. Наевшись до отвала, он вытирал губы хлебом и, бросив этот кусок на стол, тут же ложился на застеленную белым покрывалом постель. Причем хозяйка должна была успеть подложить ему что-нибудь под ноги и уйти на цыпочках, чтобы не мешать отдыху.
Перед закатом солнца немец садился на мотоцикл и гнал по укатанной проселочной дороге. По пути сажал дочку районного старосты, Ганнусю, и мчал на хутор ее тетки, которая угощала ефрейтора как зятя и любила с ним «культурно» поговорить, обходясь десятком заученных полунемецких фраз.
В сумерках возвращались. Ганнуся входила в дом Супруновых, как в свой. Ни на кого не глядя, словно незнакомая, пробегала через кухню, где теперь теснилась хозяйка дома с тремя детьми, и на ключ закрывала за собою дверь передней. Сразу же заводила патефон, и до полуночи дом оглушала режущая слух громогласная танцевальная музыка. Слышались то пьяные взвизгивания, то хохот, то обрывки незнакомых песен.
И только в полночь музыка умолкала. Пошатываясь, Ганс и Ганнуся выходили из дома, их ожидали два полицая. Ганс возвращался спать. А Ганнусю местные полицейские сопровождали домой. За ее жизнь районная полиция теперь отвечала и боялась, как и за самого немца.
Все село ненавидело Ганнусю больше, чем даже ее отца, старосту. Их двоих — Ганса и Ганнусю — называли теперь одним обобщенным именем: Гансы.
Ефрейтор, конечно, ошибся, приписывая себе заслуги в том, что хозяйский мальчишка теперь ежедневно чистил мотоцикл и вообще стал внимательным и послушным.
Истинную причину перемены в отношении к гитлеровцу знали только двое — сам Гаврюха да его закадычный друг Сенька.
В первый же день, как пришли в село, фашисты расстреляли директора школы.
Семиклассники Гаврюха и Сенька начали ломать голову над тем, как отомстить за своего учителя. Когда в Гаврюхином доме поселился этот спесивый ефрейтор, совещания друзей стали ежедневными. Но придумать они долго ничего не могли.
И вот однажды среди бела дня примчался Сенька во двор Супруновых, где его друг неохотно елозил тряпкой по запыленному крылу мотоцикла. Подсел к нему и прошептал:
— Неси чистые тряпки! Живо! С сегодняшнего дня будем драить мотоцикл так, чтоб блестел, как новенький!
— Сдурел! — отстранился от него Гаврюха. — И не подумаю стараться для этого душегуба. Или ты не знаешь, сколько наших людей он замордовал своей резиновой дубиной?
— Неси тряпки, будем чистить, и я тебе все расскажу… — категорически заявил Сенька. — Ты поймешь, что я совсем не сдурел…
Сенька считался в классе самым изобретательным. Все знали, что он собирается стать конструктором самолетов. Еще в четвертом классе он записался в кружок авиамоделистов и выклеивал какие-то никому не известные модели самолетов, чем удивлял даже учителей.
Гаврюха обо всем этом знал и все же не поверил, когда услышал от друга, что с Гансом Брюнером можно расправиться безо всякого оружия.
Когда Гаврюха принес чистую тряпицу и подсел к мотоциклу, Сенька тихо сказал, что чистить мотоцикл и вообще содержать его в порядке надо для того, чтобы ефрейтор смелее на нем носился.
— На большой скорости он сам себе снесет голову, — убежденно предсказал Сенька.
— Жди, пока это он на что-нибудь наткнется! — разочарованно протянул Гаврюха. — Я-то думал, ты что-то изобрел…
Внимательно осмотревшись по сторонам, Сенька приглушенным голосом терпеливо объяснил другу, что именно надо сделать, чтобы мотоциклист поскорее «наткнулся».
Он где-то вычитал, что, если туго натянуть над дорогой проволоку, она сорвет мотоциклиста с машины. Только надо точно угадать высоту.
