Боевое задание - [54]

Мотоцикл уже блестел так, что в никелированных частях ребята отражались, как в зеркале, а Гаврюха и Сенька все его терли и говорили, говорили — обсуждали каждую мелочь предстоящей боевой операции…

Было конечно же страшно. Ведь они собирались убить человека. Убить, уничтожить насовсем, навсегда. Это нелегко взрослому, не только подростку. Но гитлеровец сам их на это все больше настраивал. Каждый день по селу черной змеей проползало сообщение о новой кровавой расправе Ганса Брюнера с кем-нибудь из жителей села, которого ребята знали, может быть, как добрейшего человека. И Ганс в сознании мальчишек все больше отделялся от людей, вообще от рода человеческого, превращаясь в ненасытного кровожадного хищника, которому каждый день нужна новая жертва.

И удивительным было для ребят, что настраиваться на задуманное дело им пришлось целых полмесяца. Наконец решились. Достали стальную проволоку и шкворень, для того чтобы закручиванием натянуть проволоку. Все это припрятали в кустах на пути к хутору, на самом ровном месте, где мотоцикл, как убедились ребята за две недели наблюдений, носился на самой большой скорости.

Теперь оставалось выбрать удобный момент, когда Ганс сильно напьется. Пьяный он обычно задерживается на хуторе и, возвращаясь, развивает бешеную скорость. Но когда это случится, да и как узнаешь наперед, в каком виде он будет возвращаться с хутора? И заговорщики решили ускорить нужный момент. Однажды Сенька принес Гаврюхе бутылку крепкого самогона, который мать держала «про случай болезни» вместо спирта. Попробовали несколько капель на огне — горит. Значит, будет дело. Теперь надо прислушиваться Гаврюхе, когда немец потребует у матери «саммохонь», и вместо тридцатиградусного подсунуть ему такой, что горит от спички. Такой случай выпал на второй же день. Мать сама послала Гаврюху к куме за свекольным самогоном, поэтому на обратном пути он без всякого труда заменил одну бутылку на другую.

В этот день Ганс, крепко пообедав и осушив бутылку крепчайшего самогона, не стал даже отдыхать, сразу умчался к Ганнусе. Он еще во дворе взял бешеную скорость, зацепился крылом за калитку, но не обратил никакого внимания на оторванное, загогулиной поднявшееся вверх крыло.

Гаврюха молча, внешне спокойно, не спеша пошел к Сеньке. А оттуда босиком, словно подхваченные вихрем, друзья помчались по кустарникам к месту своей засады…

Гаврюха с Сенькой устроились возле дороги, что шла из села на хутор. Они облюбовали место, где с одной стороны стояла старая, в два обхвата верба, а с другой над самой дорогой распустила тяжелые космы столетняя береза, окруженная кустарником. Здесь ребята, как было задумано, обулись в старые немецкие ботинки, притаились в кустах и стали ждать, когда по дороге перестанут ходить деревенские люди. Только тогда можно будет натягивать проволоку.

Солнце село на макушки деревьев совсем близко, прямо в лесу. Весь сосновый бор словно вспыхнул огромным пламенем. А с болота, простиравшегося по другую сторону дороги, в спину ребятам уже тянуло прохладной поземкой тумана.

После заката немцы запретили показываться за селом. А закатывалось сегодня солнце уж очень долго. Ребята смотрели на расплавленный шар и досадовали, что он совсем никуда не спешит. Но вот последняя сочно-алая капля дневного огня канула в зеленом хвойном океане. По этому сигналу ребята бросились к проволоке. Сенька потащил ее за свободный конец через дорогу. Гаврюха подбежал к нему на помощь. Обмотав проволокой ствол вербы на том уровне, на каком она была прикручена к березе, ребята выскочили на дорогу и поставили под серединой еще не туго натянутой проволоки палку, которую они приготовили дома в соответствии с высотой сидящего на мотоцикле ефрейтора. Так же быстро вернулись к вербе и, заложив под проволоку шкворень, начали закручивать железную петлю. Закрутили с наружной стороны. Потом с внутренней крутили, пока проволока не загудела громовым басом. Закончив дело, высыпали по пачке махорки возле каждого дерева, где работали.

— Теперь никакая собака не возьмет нашего следа. Только бы Ганс не заметил проволоку да не пригнул голову! — с дрожью в голосе сказал Сенька.

— Хорошо бы, подольше он сегодня кутил на хуторе! — взмолился Гаврюха.

Собрав старые рукавицы, которыми держались за проволоку, ребята ушли на болото, к тому месту, откуда надеялись удирать в случае удачи. На дороге они нарочно оставили следы солдатских ботинок: пусть немцы думают, что это дело партизан.

Не ушли сразу домой не потому, что раздирало любопытство, а потому, что, если немец проскочит невредимым, проволоку надо сразу же снять, чтобы утром не обнаружили ее полицаи и засаду можно было повторить.

Ночь наползла на болото густыми темными туманами. И только над лесом, в той стороне, где растаяла последняя капля дневного светила, плыла чуть подкрашенная багрянцем тучка — предвестник ненастья. Все замерло. Даже лягушки умолкли, словно тоже прислушивались к нахлынувшей тишине.

— Гаврюх, а вдруг его так развезло от самогона, что остался ночевать на хуторе? — прошептал Сенька. — Ведь там ему еще добавит Ганнуськина тетка.