Боевая подготовка и боевые действия артиллерии - [2]

М. И. Драгомиров окрестил первых «штыколюбами», вторых — «огнепоклонниками». Первые, возглавляемые самим Драгомировым, остались победителями, покровительствуемыми верхами власти.

Непрестанные пререкания «штыколюбов» и «огнепоклонников» привели к неясности понимания вопросов «пули» (материи) и «штыка» (духа), к ложным выводам теории и, следовательно, к неправильной постановке дела подготовки к войне, к излишнему увлечению моральной стороной подготовки войск для боя в ущерб военной технике.

Авторитетная проповедь М. И. Драгомирова нашла яркое отражение в Полевом уставе 1904 г. и в других уставах того времени и оказала немалое отрицательное влияние на вооружение русской армии и снабжение ее современными техническими средствами борьбы. Например, даже в последнем Уставе полевой службы, утвержденном в 1912 г., сохранилось суворовское «Поучение воину перед боем», в котором имелись такие «руководящие указания»: «В бою бьет, кто упорнее и смелее, а не кто сильнее и искуснее»; «Лезь вперед, хотя бы передних и били»; «Не бойся гибели»; «Неприятеля можно бить или штыком, или огнем, из двух выбор не труден»; «Если враг близко — всегда штыки; если подальше — сначала огонь, а потом штыки» и т. п.

Практическим результатом предвзятых теорий воспитания духа оказалась кровавая расплата для русской армии в русско-японскую, а затем и в первую мировую войну.

По Уставу полевой службы 1904 г. основная задача артиллерии в бою определялась так: «Артиллерия своим огнем должна содействовать пехоте и коннице». При широком, осмысленном понимании и толковании устава в этом общем указании основной задачи, по существу совершенно правильном, возможно было усмотреть и другие, вытекающие из основной задачи частные обязанности артиллерии — и при подготовке, и при поддержке атаки, и пр. Но в русской армии командный состав не был подготовлен к восприятию подобного устава, его не удовлетворял такой устав. Большинству тогдашнего командного состава, обладавшему недостаточно широким тактическим кругозором, нужны были пунктики, правила на все случаи, а не общие указания, требующие проявления личной инициативы, т. е. разрешения чуть ли не самого больного вопроса прежней царской армии.

В Полевом уставе 1904 г. подчеркивалось важное значение инициативы и самостоятельности частных начальников, значение единства цели и взаимной поддержки.

Устав полевой службы 1912 г. давал следующие общие указания[3]: «Наилучшим способом достижения поставленной цели служат действия наступательные. Только эти действия дают возможность захватить почин в свои руки и заставить неприятеля делать то, что мы желаем».

«Стремление к достижению общей цели требует взаимодействия всех частей и родов войск, самоотверженного исполнения всеми своего долга и взаимной выручки».

Руководящие мысли Полевых уставов 1904 и 1912 гг. плохо проводились в жизнь старой русской армии. Причиной тому служило, с одной стороны, малосознательное отношение к существовавшим правилам дисциплины, требовавшей «точного и беспрекословного исполнения приказаний начальства», с другой стороны, далеко не изжитая к началу мировой войны старая традиция царской русской армии: «не сметь свое суждение иметь». Что же касается боязни ответственности, то известно, что в русской армии страх перед начальством бывал нередко больше, чем перед неприятелем в бою. При таких условиях, вместо проявления инициативы, проще было ссылаться на неполучение приказания свыше, придерживаться пословицы «моя хата с краю» и ничего не предпринимать, чем брать на себя самостоятельные решения, всегда рискованные в боевой обстановке.

Накануне мировой войны 1914–1918 гг. Россия не была одинока в отношении недооценки значения военной техники.

В годы, предшествовавшие мировой войне, во Франции под влиянием уроков русско-японской и других войн того времени много говорили и писали о могуществе огня, о необходимости развития артиллерии и пр. Но реальное значение огня, почти решающее в условиях развития современной артиллерийской техники, не было осознано огромным большинством руководящих военных кругов Франции. В результате к началу мировой войны на вооружении французской артиллерии состояла только одна полевая 75-мм пушка.

В уставах французской армии говорилось, между прочим: «Ведение войны должно быть проникнуто необходимостью придать операциям решительно выраженный наступательный характер… Пехота — главный род войск. Она… действует маневром и огнем; лишь движение вперед, доведенное до штыкового удара, является решающим и непреодолимым…»

Обучение французской армии велось, как и русской армии, также в духе решительного и непреодолимого наступательного движения вперед, лишь «поддерживаемого огнем», но не требующего предварительной мощной огневой артиллерийской подготовки, сопровождающей наступление и обеспечивающей успех атаки.

«Наши большие маневры, завершающие год обучения, — говорит в своем известном труде Эрр, — состояли из нескольких дней походов, заканчивающихся большим военным спектаклем, где пехота в сомкнутых строях, с развевающимися знаменами и барабанным боем продвигалась вперед к атакуемой позиции с полным презрением к неприятельскому огню».