Бодлер - [89]

Бодлер, после бегства из Франции своего друга, погрузился в глубокие раздумья. Почему бы и ему, по примеру Пуле-Маласси, тоже не уехать от кредиторов за границу? Переменить атмосферу, не видеть больше мрачные лица парижских бумагомарателей, обрести вдохновение в общении с новыми краями? Матери, которой не хотелось, чтобы он вспоминал в книге «Мое обнаженное сердце» о своих обидах, он резко ответил: «Именно так! Книга эта, о которой я столько мечтал, будет книгой обид. О матери и даже об отчиме я напишу, конечно, уважительно. Но, рассказывая о моем воспитании, о том, как складывались мои чувства и мысли, я хочу дать читателю почувствовать, что я всегда ощущал себя чуждым миру и его культам. Свой реальный талант дерзости я направлю против всей Франции. Я нуждаюсь в отмщении, как усталый человек нуждается в бане […] И разумеется, я опубликую „Мое обнаженное сердце“ только тогда, когда буду достаточно богат, чтобы, если понадобится, скрыться за пределами Франции».

А в ожидании «достаточного богатства», которое позволит ему окончательно покинуть родину, он решил поехать на несколько месяцев в Бельгию — чтобы посетить там «богатые частные галереи», чтобы читать там лекции, напечатать несколько статей в «Эндепанданс бельж», большой ежедневной брюссельской газете, а также провести переговоры с Лакруа и Фербокховеном, издателями Виктора Гюго, о публикации своих критических статей. Но на поездку у него не было денег. Уверенный в успехе своего предприятия, он написал маршалу Вайяну, министру императорского двора и искусств: «Вот уже давно, несмотря на мои заслуги и достоинства, я материально нуждаюсь из-за непопулярности […] Я являюсь автором „Цветов зла“, „Искусственного рая“ и т. д., и т. д., а также переводчиком произведений Эдгара По. Я внучатый племянник путешественника Левайяна и пасынок генерала Опика, который, если мне память не изменяет, имел честь быть Вам знакомым. Я собираюсь выехать на некоторое время из Франции и ожидаю от Вашей милости материальной помощи, чтобы совершить поездку». Подобная же просьба направлена им министру народного образования Виктору Дюрюи: «…я надеюсь, что Ваше превосходительство […] найдет возможным предоставить мне средства для путешествия. Полагаю, что даже если я и не смогу заработать что-нибудь в Бельгии, суммы в 600–700 франков будет достаточно». Отказ был полный со всех сторон.

Тогда Бодлер обратился к Кружку художников и литераторов в Брюсселе, регулярно устраивавшему лекции или «чтения» французских писателей. Артюр Стевенс, продавец современной живописи и импресарио своих братьев, художников Жозефа и Альфреда Стевенсов, познакомил его с президентом кружка, Д. Ж. Л. Фервоортом, одновременно являвшимся председателем палаты депутатов, и с г-ном Де Мо, секретарем кружка. Однако переговоры затянулись. «Эндепанданс бельж» также не спешила публиковать статьи, предложенные Бодлером. Что же касается издателей Лакруа и Фербокховена, которым он хотел бы продать часть своих произведений в прозе, то у них была репутация людей прижимистых: «Все говорят, что это люди недалекие и очень скупые». Чтобы их уговорить, Бодлер не придумал ничего лучше, как призвать на помощь Виктора Гюго. Ведь знаменитый изгнанник — любимый автор этих господ, не так ли? «Хотя я обычно не решаюсь просить что-либо у людей, которых более всего люблю и уважаю, сегодня я обращаюсь к Вам с большой просьбой, с огромной просьбой, — писал он мэтру. — Я узнал, что Вам нанесет визит г-н Лакруа. Моя большая просьба заключается в следующем: скажите ему, думаете ли Вы что-нибудь приятное о моих книгах и обо мне, а также сообщите ему о моем намерении прочесть лекции […] Я часто интересуюсь Вами. Мне говорят, что Вы прекрасно себя чувствуете. Гению прислуживает здоровье! Как же Вы счастливы, сударь!»

На этот раз слащавые комплименты не принесли Бодлеру успеха. «Я хотел сделать Гюго соучастником моей задумки, — сообщил он матери 31 декабря. — Я знал, что г-н Лакруа будет на острове Гернси в такой-то день. И просил Гюго вмешаться. Только что получил письмо от него. Бури на Ламанше сорвали мой план, и послание мое пришло через четыре дня после отъезда издателя. Гюго пишет, что он исправит эту незадачу с помощью письма, но письмо не сравнить с живым словом». Ответ Виктора Гюго на просьбу Бодлера был передан Полю Мёрису, верному помощнику Гюго. К этому ответу была приписка — несколько строк, многое объясняющих: «Говорят, что он [Бодлер] является моим врагом или почти врагом. Тем не менее я окажу ему помощь, о которой он просит. Думаю, вы согласитесь со мной. Вот, кстати, и мой ответ. Прочтите его и, пожалуйста, запечатайте и отправьте господину Бодлеру».

Бодлер никогда не узнал, похлопотал ли действительно Виктор Гюго о нем перед бельгийскими издателями. Так или иначе, но Лакруа не спешил приглашать к себе автора «Цветов зла». В общем, одни плохие приметы и дурные знаки. Перспектива поездки, и завлекательная, и одновременно тревожная, мешала ему работать. Тщетно искал он деньги, где только мог. 13 января 1863 года он продал «Цветы зла» и «Парижский сплин» Этзелю. А 1 ноября он продал Мишелю Леви за две тысячи франков, отдал в полное распоряжение все пять томов переводов произведений Эдгара По, включая примечания и предисловия, для издания как во Франции, так и за ее пределами. Мишель Леви обязался заплатить долги поэта нескольким кредиторам из суммы в две тысячи франков, предусмотренной договором, как только будет готов сигнальный экземпляр. Бодлер согласился на эти условия, связывавшие ему руки, лишь потому, что был в отчаянном положении. Этой досадной сделкой он лишал себя права получать в будущем что бы то ни было от совокупности своих произведений, которыми он дорожил как зеницей ока. Еще до подписания договора он жаловался матери: «Дело с Леви сделано. Завтра я потеряю все мои права, получив взамен 2000 франков, которые будут выплачены в течение десяти дней. Это даже меньше половины того, что мне нужно. Значит, остальное должна оплатить Бельгия. Так что я напишу в Бельгию о необходимости составить договор, определяющий цену каждого урока (лекции), количество всех уроков и количество уроков в неделю. Эдгар По приносил мне доход в 500 [франков] в год. Мишель [Леви] решил этот вопрос, как решают продажу бакалейной лавки. Он просто выплатил доход за четыре года». А через месяц, узнав, что мать сочла несправедливым этот договор, он ей ответил: «Нет, ты не можешь меня упрекать по поводу 2000 франков от Леви. Из них я не получу и 20 франков. Леви взялся распределить эти деньги между несколькими из моих кредиторов, когда он получит последнюю страницу пятого тома, а я как раз сейчас его заканчиваю».