Бляж - [2]

Оставив Лёлика прогреваться в привокзальном скверике, с тем, чтобы оградить от посягательств воровского элемента орудия производства, мы, подтянув сбрую, дунули стипль-чез по пансионатам, санаториям и спортивным лагерям, коих в округе немерено.

К вечеру, солоно не хлебавши, стоптав копыта до коренных, прикандыбали на станцию с раздраженным сердцем и равнодушной душой.

Пока мы, разложив на газетке вокзальную пищу, ломали хлеб и макали крутые яйца в крупную соль, Лёлик признался, что когда солнце поднялось в зенит, а чахлая тень рододендронов сошла на нет, он, сговорив за юкс манат аборигена посторожить гитары, рюкзаки и колонки, отошел в пределах видимости, промочить горло завозным пивом, бесчеловечно разбавленным до бледно-желтой водички со слабым запахом натурального продукта и полнейшим отсутствием пены. Там же, у бочки, ополоснув жабры теплым пойлом, деятель покалякал за жизнь с отдыхающим и трудящимся народом и с тех пор поджидал нас, от нетерпения приплясывая. По его агентурным данным всего в километре отсюда по каменной дорожке было то, что должно было быть по точному адресу.

Как советуют умные головы — важно оказаться в нужное время в нужном месте, а на банальности нам с прибором, пробором и перебором. До сегодняшнего дня музыканты в нужном месте якобы были, и аж из самой собачкиной столицы края, но, оглядевшись, давеча переметнулись в санаторий, где не только диетически кормят, но еще и платят, что совсем уж невероятно, а для полноты счастья содержат в холе и неге, в нумерах с ванной и кондиционером, что несколько похоже на сказку, и как поется — на обман.

Для разведки боем, Маныч с Минькой сбили со щек пыль железнодорожной водой, облачились в мятые парадно-выходные бобочки, Маныч захватил для представительности футляр с саксофоном, чтобы фанфарным золотом произвести впечатление и…

Наша жизнь — железная дорога: вечное движение вперед!

Позади пыльный вагон с липкими столиками и мокрыми бледнолицыми отпускниками, позади непереводимая игра слов по адресу громоздкого и неповоротливого багажа «этих блядских музыкантов» из уст замотанных проводниц, позади молодая вареная картошка с укропом, недоспелые и перезрелые дары садов и бахч, что несут пенсионерки к скорому, расписание которого знают лучше дежурного по станции, позади абрек, заломивший за перевоз нашего погорелого кабака диковинную цифру в государственных казначейских билетах, отпечатанных на фабрике Госзнака, позади Москва…

3

Завтракать в восемь, это, пожалуй, покруче, чем ужинать при свечах. Завтрак в такой интимный час трудно даже обозначить на оси ординат — масштаб просто не позволит. Сказать: нетактично, — нет, здесь не подойдет — лезет гуманитарность, гринпис, нет войне. Выразиться с буквой ять — опять же, — не у тещи на блинах. Как ни крути, а придется называть вещи своими прозаическими именами. Такие, с нашего позволения, шпицрутены, скажем хором — верх бесчеловечности.

Осторожный голос пискнет: ведь можно завтракать в обед. Можно. Дело хозяйское. Но до обеда надо еще доспать. Если здоровья хватит. Надо еще постараться.

Часам к десяти в апартаментах уже абсолютно по Кельвину: воздух спекается в горячую вязкую массу, источник заразы молотит по стеклу, что Яан Пейс в «Спейс токин»[2], голова деревенеет, а рукти-ногти чугунеют. Вариант «Омега» — с открытыми окнами и дверьми не пролазит. Ничто в полюшке не колышется. Вместо ожидаемого сквознячка, плотно, почти физически давит зноем, — в комнату будто насосом нагнетается кумар: за немного воздух настаивается до крепости кофе-экспрессо.

Северному человеку такие процедуры в лом. Приходится сползать с простынок и ковылять с закрытыми глазами до душа, чтобы, ополоснувшись, обрести некоторое подобие ясности мысли.

Спустя полчаса после водно-воздушных процедур организм начинает принимать правильное направление. Строго на северо-запад. К широким вратам столовой.

Справедливости ради, надобно отметить, что в цивилизованном свете существует весьма пользительная штука — ланч. Или ленч. Пишут по разному: кто Дип Парпле, кто Дип Пюрпле. Не в этом единство и борьба противоположностей: как горшок ни назови, а кушать хочется всегда.

Естественно, в распиздятке дня, что намалеван на большом фанерном щите правильными буквами, ланч не упоминается всуе. Контингент, по своему природному устройству, должен проголодаться, шагая по горным тропам в изучении местной флоры и фауны, и ланч для упорядочения аппетита ему противопоказан. Удар самоотверженно принимает на себя начальство и особы приближенные: водитель-экспедитор, завхоз, кастелянша, прочие белыя, а также те, кто дарит людям радость, как написал в газете один внештатный корреспондент в завязке.

Бредём гуськом через парадное кирелицо[3] и садимся за свой столик, под пыльные листья фикуса, сохранившегося не иначе как с мезозойской эры.

— Рая! — завидев нас, кричит в окошко раздачи кастелянша Флюра Хамитовна, хлебающая компот на пару с водилой хлебного фургона, — коты пришли!

Это самое «коты» Флюра Хаммитовна произносит с вологодским акцентом, что придает нашей характеристике не только округлость, но и известное выражение.