Блуждающие огни - [20]

— Есть в доме посторонние?

— Никого.

— Где вход в подпол?

Мужик показывает рукой в сторону печи.

— Поднимите крышку. Лезьте первым.

Мужик молча выполняет приказ. За ним с пистолетом наготове в подпол спрыгивает один из бойцов. Шарит фонариком по углам — никого, кроме остатков проросшей картошки, пустой бочки из-под капусты, старой рухляди. Ожидавшие наверху облегченно вздыхают. Еще раз окидывают взглядом большую печь, светя фонариком, заглядывают в нее, в сундук, под кровать.

— Вставайте, хозяйка.

Женщина послушно, преодолевая чувство стыда, сбрасывает одеяло, опускает босые ноги на пол и, торопливо схватив со стула юбку, прикрывает ею полные белые бедра.

— У вас не было посторонних?

— Не было. Правда, не было.

Разбуженный ребенок начинает плакать. Женщина, опустившись на колени, наклоняется над люлькой и, не стесняясь присутствующих, сует ребенку в рот коричневый сосок набухшей от молока груди. Солдаты, отвернувшись, обращаются к мужику:

— А кто здесь стрелял? Тоже не знаете?

— Не знаем, не слышали, мы спали. А где стреляли?

Солдаты не отвечают. Они просят мужика проводить их во двор. Ни в овине, ни в сарайчике, ни на скотном дворе, ни на чердаке никого нет.

Обошли все хаты, и везде один и тот же ответ:

— Не видели. Не слышали. Спали.

Солдаты переходят от одного двора к другому. Накопившаяся за несколько дней усталость все больше дает о себе знать. Сдают нервы. Капрал Канюк с тремя солдатами, со старшим сержантом Ставиньским и с референтом Грабиком подходят к внушительному дому Ляцкого. Фредецкий с ручным пулеметом прикрывает двор со стороны леса, а его второй номер, Копец, занимает позицию на углу дома, не теряя из виду пулеметчика. Остальные поднимаются на крыльцо. Ставиньский громко стучит в дверь. Никто не отзывается, хотя в доме отчетливо слышна какая-то возня. Грабик не выдерживает, хватается за ручку и дергает дверь:

— Откройте! Войско Польское!

Некоторое время за дверью тишина. Затем дверь открывается, на пороге появляется пожилая женщина.

— Где хозяин?

— Лежит в постели, прихворнул.

— Есть посторонние в доме?

— Нет, только свои.

Солдаты отстраняют женщину и входят в просторные сени. Канюк оставляет в сенях одного из бойцов следить за выходом, лазом в подпол и ведущей наверх лестницей. Затем они оказываются в горнице, где несколько часов назад шумно праздновал свои именины Молот. Резко пахнет самогонным перегаром и застоявшимся табачным дымом. Ставни закрыты, и поэтому трудно что-либо рассмотреть. Солдаты велят открыть их. В горнице становится светлее, и сразу же бросаются в глаза следы недавней попойки.

— У вас свадьба, что ли, здесь была?

— Да нет. Просто так, собрались соседи, немного выпили.

В соседней комнате послышался шепот. Канюк с автоматом наготове слегка нажал на ручку, толкнул дверь ногой, а сам отскочил к стене.

— Выходите все. Быстрее!

— Там только мои дочери, — испуганно говорит хозяйка.

Не слушая ее, Канюк врывается в комнату.

В углу стоят, сбившись в кучу, несколько девиц и трое пожилых мужиков. Все в нарядных, но изрядно помятых одеждах, со следами известки на локтях и спине. Двое из них тотчас поднимают руки, третий, увидев капрала с пистолетом, следует их примеру. Канюк, указывая пистолетом, приказывает:

— Всем перейти в соседнюю комнату.

Проталкиваясь через узкую дверь, «гости» торопливо выполняют его приказание. Канюк наметанным глазом осматривает комнату, откидывает постель, приподнимает матрац, бросает взгляд на шкаф, заглядывает за икону какого-то угрюмого святого и… вынимает оттуда богато инкрустированный браунинг. Вбегает в горницу, где Грабик пытается припереть задержанных к стенке.

— Это чье? — Канюк торжествующе показывает найденный пистолет.

Грабик обращается к стоящему ближе всех мужику:

— Ну, так чье же?

Мужик испуганно заморгал. Он выдавливает жалостным, плаксивым голосом:

— Не знаю, не знаю, я здесь только гость.

— Где хозяин?

Молчат. Молчит и хозяйка, которая до того настойчиво уверяла их, что хозяин плохо себя чувствует и лежит в постели.

— Я, кажется, по-польски спрашиваю?! — кричит Грабик.

В это время за перевернутым столом в углу что-то зашевелилось, и оттуда донесся стон. Один из бойцов отодвинул стол, и взорам присутствующих предстал пьяный вдрызг беззубый дед Пилицкий, тот самый, которого братья Добитко измазали свеклой. Дед охал, поскольку его многократные попытки подняться на ноги оказывались всякий раз безуспешными. Грязный, с красными подтеками на лысине и по всему лицу, с недопитой бутылкой самогона в руке, пытавшийся встать на четвереньки и снова валившийся, дед представлял собой настолько комичное зрелище, что все находившиеся в горнице, невзирая на ситуацию, в которой они оказались, разразились хохотом. Даже Грабик не выдержал и тихонько, беззвучно смеялся. Однако он первым опомнился и крикнул мужикам:

— Что ржете как лошади? Поднимите его!

Хохот сразу же оборвался. Двое мужиков подхватили деда под руки и усадили на лавку у стены. Обрадованный, он бормотал что-то себе под нос и вдруг рявкнул:

— Да здравствует пан командир Молот! Ура!

При этом он сделал рукой слишком резкий жест и с грохотом повалился на пол. Грабик бросился к нему, пытаясь поднять и выудить у него хотя бы еще пару разумных фраз. Однако старик так и не пришел больше в себя, только пускал слюни и бормотал себе под нос что-то невразумительное. Грабик отпустил его, тот улегся на полу и заснул пьяным мертвецким сном. Грабик не отступал: