Блондинка в бетоне - [24]

– Ну, теперь, когда ты об этом упомянул, мне кажется, он и вправду ненадолго закрывал дверь. И что с того?

– Бреммер меня не волнует, но кто-то говорил с Мани Чандлер. Сегодня утром в суде она знала, что вчера меня вызывали на место происшествия. В «Таймс» этого не было. Кто-то ее предупредил.

Прежде чем ответить, Эдгар немного помолчал.

– Но зачем же Паундсу ее предупреждать?

– Не знаю.

– Может, это все-таки Бреммер. Он мог ей об этом сказать, хотя и ничего не написал в своей статье.

– В статье сказано, что он не смог получить у нее комментарий. Это должен быть кто-то другой. Хотя, возможно, с Бреммером и Чандлер говорил один и тот же человек. Который хочет мне подгадить.

Эдгар ничего не ответил, и Босх решил пока оставить эту тему.

– Мне пора возвращаться в суд.

– Эй, а как там поживает Ллойд? Я слышал по радио, что он был первым свидетелем.

– Он сделал все так, как и ожидалось.

– Черт! А кто следующий?

– Не знаю. У нее вызваны Ирвинг и Локке, психиатр. Мне кажется, это будет Ирвинг. Продолжит с того места, где закончил Ллойд.

– Ну, удачи. Кстати, если ты ищешь, чем заняться… Я имею в виду тот концерт для ТВ, который я сегодня провожу. Я буду сидеть здесь и ждать звонков. Если хочешь поучаствовать, милости просим.

Босх коротко подумал о своих планах поужинать с Сильвией. Ничего, она поймет.

– Ладно, я приеду.

Послеобеденное заседание не было отмечено особыми событиями. Как показалось Босху, стратегия Чандлер состояла в том, чтобы выставить на обдумывание присяжными сразу два вопроса. Одним из них было предположение об ошибке в расследовании, из которого вытекало, что Босх хладнокровно убил невиновного человека. Вторым – применение силы. Даже если присяжные решат, что примерный семьянин Норман Черч и есть серийный убийца Кукольник, им все равно придется решать, были ли действия Босха соответствующими обстановке.

Сразу после обеда Чандлер вызвала свидетелем свою клиентку Дебору Черч. Та поведала вызывающую сочувствие историю о прекрасной жизни с прекрасным мужем, который был со всеми чрезвычайно ласков – с дочерьми, с женой, с матерью и тещей. Никакого женоненавистничества. Никакого трудного детства. Давая показания, вдова держала в руке пачку «Клинекса», с каждым новым вопросом меняя салфетку.

На ней было традиционное черное платье, какое носят вдовы. Босх вспомнил, какой привлекательной казалась Сильвия, когда он видел ее в черном на похоронах мужа. А вот Дебора Черч выглядела просто ужасно. Казалось, она наслаждается той ролью, которую ей приходится играть в суде, – ролью жены невинной жертвы. Подлинной жертвы. Чандлер прекрасно ее подготовила.

Это было неплохое представление, но тут важно было не переборщить, и Чандлер это понимала. Вместо того чтобы оставить неприятные моменты на потом, чтобы они выявились на перекрестном допросе, она в конце концов спросила Дебору Черч: почему же, если все было так чудесно, ее муж оказался в той квартире над гаражом, которую он снимал под вымышленным именем?

– У нас были некоторые трудности. – Она сделала паузу, чтобы промокнуть глаза салфеткой. – Норман испытывал сильный стресс – он нес большую ответственность в своем конструкторском отделе. Ему нужно было как-то снять напряжение, и поэтому он снял эту квартиру. Он говорил, что ему нужно побыть одному. Подумать. Я ничего не знаю насчет той женщины, которую он туда привел. Думаю, он впервые сделал что-нибудь подобное. Он был наивным человеком. Я думаю, она это заметила. Она взяла у него деньги, а потом позвонила в полицию и рассказала эту безумную историю о том, что он и есть Кукольник. Наверно, это было своего рода расплатой.

Босх написал что-то в блокноте, который держал перед собой, и передал его Белку, который прочитал записку, а затем что-то записал в своем собственном блокноте.

– А как насчет косметики, которую там нашли, миссис Черч? – спросила Чандлер. – Вы можете это объяснить?

– Единственное, что я могу сказать, – я бы знала, если бы мой муж был этим чудовищем. Я бы знала. Если там нашли косметику, значит, ее подложил туда кто-то другой. Возможно, после того, как он умер.

Босх почувствовал, как все смотрят на него, – ведь вдова только что обвинила его в том, что он после убийства ее мужа подбросил вещественные доказательства.

После этого Чандлер перешла на более безопасные темы вроде отношений Нормана Черча с дочерьми, закончив вопросом:

– Он любил своих дочерей?

– Очень, очень любил! – сказала миссис Черч, и из ее глаз полился новый поток слез. На сей раз она не стала вытирать их салфеткой, предоставив присяжным возможность наблюдать, как слезы катятся по ее лицу и исчезают в многочисленных складках ее двойного подбородка.

Дав ей возможность прийти в себя, Белк встал и занял свое место у кафедры.

– Ваша честь, я снова буду краток. Миссис Черч, я хочу, чтобы жюри это было абсолютно ясно. Вы действительно заявили суду, что знали о квартире, которую снимал ваш муж, но ничего не знали о каких-либо женщинах, которых он мог или не мог туда приводить?

– Да, это так.

Белк заглянул в свои записи.

– Разве вы не сказали детективам в ночь происшествия, что ничего не слышали ни о какой квартире? Разве не вы настойчиво отрицали, что ваш муж когда-либо снимал подобную квартиру?