Блондин — личность темная - [14]

— Саша, откуда мне знать? Убийство произошло сегодня, и пока что я совершенно не знаю, за что убили этого второго человека. Я тебе все рассказал — прошло слишком мало времени, чтобы делать выводы. Хорошо, если узнаю… Зовут его Волощенко Никита Викторович. Мы обнаружили на месте преступления права на все категории вождения. И паспорт, откуда следует, что он не женат.

— Леш, можно тебя на минутку? — в дверную щель просунулась вихрастая голова Лешкиного помощника Олега. Увидев меня, он улыбнулся и кивнул.

Ванцов выскочил из кабинета, а я не стала терять времени — папочка на столе звала и манила меня. Тоненькая еще, с едва начатым делом, она была как морковка для осла или молочко для ежика.

Проявлять слишком явный интерес к смерти Волощенко мне совершенно не хотелось — Ванцов сразу заподозрит неизвестно что. Сотрудники милиции вообще люди страшно мнительные.

Вытащив папку из-под стопки бумаг, я пролистнула две тонких странички: описание места убийства и положения трупа. И быстренько записала на бумажку адрес убитого. Надо же вести расследование!

Едва я успела положить папку на место, как вернулся Ванцов. Он встревоженно посмотрел мне в лицо — не знаю уж, что он там увидел, только спросил тоном, не терпящим возражений:

— Надеюсь, у тебя все? Мне надо работать.

— Да, Леш, спасибо за помощь, — улыбнувшись, я вышла за дверь.

* * *

«Господи, что же я наделала? Зачем это было нужно? Почему все так произошло?» — думала она, в напряжении глядя на стену. Сердце разрывали тысячи диких кошек. Боль была ужасной — даже слезы не могли найти выхода из покрасневших глаз, прикрытых тяжелыми веками. Пальцы нервно сдавливали подлокотники кресла, ногти впивались в аляповатую бархатистую обивку.

Если бы она курила, наверное, одной пачкой дело бы не обошлось. А если бы не аллергия на спиртное, так давно бы бесчувственно валялась под столом, ничего не ощущая и витая в черно-огненной бездне тоски.

Но на вредные привычки давно было наложено табу. И она считала, что заслуживает много лучшего, нежели сидеть в этом чертовом кресле, напротив включенного компьютера и рыдать. Рыдать горько, без слез.

Все пошло прахом. И остались лишь воспоминания. В сознании билась одна-единственная мысль: «Зачем! От этого не легче!» Эти слова казались выжженными в мозгу чьей-то дьявольской рукой, и свинцовая тяжесть давила, не давала встать из кресла и умыться, привести себя в порядок. Зачем? Жизнь кончена, так зачем что-то делать с собой? Проще сидеть в кресле и страдать.

А взгляд бездумно скользил по черно-алой — это были ее любимые цвета — обивке стены. Теперь она возненавидела красный — цвет крови. Он слишком о многом напоминал. Красная кровь на бледной коже, кровь на простынях. Много крови… И — сумбур в голове…

Рвотный порыв схватил неожиданно, и она, сорвавшись с кресла, стремительно понеслась в ванную. Ненадолго пришло облегчение — физический дискомфорт вытеснил душевную боль. Жаль, что лишь на время…

Ведь воспоминания, к несчастью, не убить. Ничего с ними не сделаешь, даже если очень хочется. Хоть и говорят, что время — лучший лекарь, она была уверена: это забыть не удастся. То, что произошло, просто невозможно забыть. Невозможно выбросить из головы как ненужный хлам из квартиры. И она знала — о, прекрасно знала! — что произошедшее будет преследовать ее в кошмарах всю жизнь. И всегда она будет чувствовать эту острую боль. Даже если сможет когда-нибудь начать улыбаться.

Но сейчас она просто не могла этого сделать. Не могла заставить свои губы разжаться, кожа лица казалась каменной — мышцы не двигались, замерев в одном положении. Лицо представляло собой маску отчаяния — гипсовую маску на надгробье. На чьем? О, об этом она прекрасно знала. Знала и о том, что не сможет воплотить эту случайную фантазию в жизнь. Просто знала… Как приговоренный знает о своей смерти.

И она знала, смерть — эмоциональное умирание, пожалуй, хуже, чем физическое. И если бы не впитанные с материнским молоком моральные принципы — себя убить нельзя ни в коем случае, — она бы обязательно что-то сделала с собой. Однако переступить через это не могла…

* * *

Я быстро шагала к своему офису, надеясь, что эта девушка, Карина, все же решится ко мне обратиться. И досадовала — Ламовского убили, значит, документы мне придется искать самой. А Тарасов, между прочим, город большой. Ламовский мог сжечь бумаги или выбросить. Или продать конкурентам. Черт, как я раньше об этом не подумала? Продать конкурентам! Значит, во-первых, надо узнать, были ли конкуренты, которым окажется полезной информация Шульгина. И, во-вторых, — имел ли Ламовский с ними связь.

Войдя в офис «ЛМ», я сделала себе кофе и бутерброд с сыром и, устроившись в кресле, набрала номер телефона Шульгина.

— Рекламное агентство «Шаман», — представился юный женский голос.

Очень милое название! А главное — с фантазией. Шаман. Мы так нашаманим вам, что ваша реклама станет лучшей в мире! Мне так и виделся этот лозунг, растянутый над проспектом, изящно выписанный радужно-переливчатыми буквами.

— Здравствуйте. Не могли бы вы пригласить к телефону Вадима Ивановича Шульгина? — вежливо попросила я.