Близнецы - [33]

– Да.

– Надеюсь, беседа не пройдет в ключе «сколько мужчин у меня было до тебя»?

– Нет. Это мы можем оставить на потом, когда у нас будет достаточно времени. Я хочу поговорить о наших планах.

– То есть что я собираюсь делать летом? Должна предупредить, я терпеть не могу самолеты. И загорать на пляже.

– Прекрати.

– Прости. Не обращай внимания. Сейчас половина восьмого утра, и я почти не спала из-за всяких мыслей. Единственный план, который я могу составить сейчас, – это план действий на ближайшие восемь часов.

– Приезжай вечером ко мне. Я приготовлю что-нибудь легкое, и мы поговорим.

– Звучит угрожающе.

– Ничего подобного.

– В семь у меня пациент.

– Приезжай после сеанса.

Фрида никогда не вела записей во время сеанса, она предпочитала делать их позже, после чего заносила в компьютер – либо вечером того же дня, либо на выходных. Но иногда она рисовала или просто черкала в блокноте, который держала под рукой. Это помогало ей сконцентрироваться. Вот и сейчас она что-то рисовала, сидя в отремонтированной комнате, выкрашенной в цвет под названием «кость» к очевидному неодобрению Джозефа. Она делала грубый набросок левой руки Алана, в настоящий момент лежавшей на подлокотнике. Рисовать кисти было для нее трудным делом. На безымянном пальце Алан носил толстое золотое кольцо, вокруг ногтя большого пальца висели заусенцы, на тыльной стороне ладони проступили вены. Указательный палец был длиннее безымянного; это вроде что-то означает, но она не могла вспомнить, что именно. Сегодня он волновался сильнее, чем обычно: ерзал в кресле, наклонялся вперед и снова откидывался назад, почесывал нос. Она заметила, что на шее у него появилась сыпь, а на рубашке красовалось пятно от зубной пасты. Он говорил, захлебываясь словами, о сыне, которого так хотел. Слова, которые он запрещал себе произносить и все плотнее набивал в душу в течение очень многих лет, теперь лились из него потоком. Она сосредоточилась на суставе его мизинца и внимательно слушала, пытаясь подавить пробивающееся наружу чувство неловкости, от которого по телу шли мурашки.

– Чтобы он называл меня «папа», – говорил Алан. – Доверял мне. А я никогда его не подведу. Он играет в футбол и любит настольные игры. Он любит, когда ему читают вслух перед сном о динозаврах и поездах.

– Вы так о нем говорите, словно он существует на самом деле.

– Это плохо?

– Вы так отчаянно нуждаетесь в нем, что в своем воображении делаете его реальным.

Алан устало потер ладонями лицо, словно тщательно умываясь.

– Мне нужно кому-то рассказать об этом, – признался он. – Я хочу получить возможность произнести это вслух. У меня такое уже было – когда я влюбился в Кэрри. У меня, конечно, и прежде были девушки, но ни с одной из них я не испытывал ничего подобного. Меня словно освободили от меня самого. – Он посмотрел на Фриду, и она мысленно сделала пометку обсудить с ним эту фразу позже. – В первые несколько месяцев я хотел снова и снова произносить ее имя в разговорах. Я находил возможность упоминать ее в беседах. «Моя девушка, Кэрри», – говорил я. Я чувствовал, что все по-настоящему, когда говорил об этом другим людям. И сейчас у меня примерно то же чувство: я обязательно должен кому-то рассказать, потому что тогда давление внутри немного слабеет. Не знаю, есть ли в этом хоть какой-то смысл…

– Разумеется. Но я здесь не для того, чтобы придавать видимость реальности тому, что реальным не является, понимаете, Алан? – мягко напомнила ему Фрида.

– Вы говорили, что всем хочется составить из событий своей жизни интересный рассказ.

– А какой рассказ хотите составить вы?

– Кэрри говорит, что ребенка можно усыновить. Но я этого не хочу. Я не хочу заполнять кучу бумажек и позволять другим решать, достоин ли я стать родителем. Я хочу своего сына, а не чьего-то еще. Вот, – Алан достал из кармана пиджака бумажник, – я хочу вам кое-что показать.

Он вытащил старую фотографию.

– Вот. Когда я представляю себе сына, он выглядит именно так.

Фрида неохотно взяла снимок. Какое-то мгновение она не могла найти нужных слов.

– Это вы? – спросила она наконец, глядя на полноватого маленького мальчика в синих шортах: он стоял у дерева, а под мышкой держал футбольный мяч.

– Я, когда мне было лет пять или шесть.

– Понятно.

– Что вам понятно?

– У вас были очень рыжие волосы.

– Они начали седеть, когда мне еще и тридцати не исполнилось.

Рыжие волосы, очки, веснушки… По спине у нее побежали мурашки, и на этот раз она озвучила свое беспокойство:

– Вы здесь очень похожи на того мальчика, которого все ищут.

– Я знаю. Конечно, знаю. Он-то мне и снится.

Алан посмотрел на нее и попытался улыбнуться. По щеке у него скатилась одинокая слезинка и попала прямо в улыбающийся рот.

Ему нельзя ничего есть, совершенно ничего. Он это знал. Воду пить можно, теплую несвежую воду из бутылки, но есть нельзя. Если он поест, то уже никогда не вернется домой. Он застрянет здесь. Грубые пальцы силой разжали ему рот. Протолкнули что-то внутрь, но он все выплюнул. Однажды несколько горошин все-таки попали ему в горло, и он отчаянно кашлял и пытался вызвать рвоту, но все было напрасно: он чувствовал, как они опускаются в желудок. Интересно, пара горошин считается? Он не знал правила. Он попытался укусить руку, и рука ударила его. Он заплакал, и рука ударила его еще раз.