Близнецы - [19]

Она мгновенно узнала Алана Деккера: это был тот самый мужчина, с которым она столкнулась у дверей кабинета Рубена. Его лицо – круглое, в складках, неравномерно покрытое бледными веснушками – нельзя было назвать красивым в полном смысле этого слова, но оно, бесспорно, притягивало. В его карих глазах жила грусть, и еще было в них что-то такое, что напоминало ей собаку, подозревающую, что сейчас ее будут бить, но все равно выпрашивающую ласку. Голос у него дрожал, и, разговаривая, он постоянно бил кулаком в открытую ладонь. Она обратила внимание, что ногти у него обгрызены до самого мяса.

– Вы считаете… вы считаете… вы считаете… – запинаясь, повторял он. Он привык, что его постоянно перебивают, поэтому говорил, стараясь заполнить паузы в речи, пока не подберет подходящих слов. – Вы считаете, мне было легко обратиться к этому человеку?

– Это всегда нелегко, – заметила Фрида. – Для этого нужно набраться мужества.

Алан на мгновение замолчал, вид у него был растерянный.

– Я пошел из-за жены, из-за Кэрри. Она сама отвезла меня. Думаю, если бы не отвезла, я бы никогда не решился. А он выставил меня дураком.

– Он вас подвел.

– Он не уделял мне внимания. Он даже не помнил, как меня зовут!

Он посмотрел на Фриду, но она просто кивнула и ничего не сказала. Но при этом она слегка наклонилась вперед, выказывая интерес.

– Что еще хуже, ему же за это платят из денег налогоплательщиков! Я с ним разберусь.

– Ваше право, – согласилась Фрида. – Я просто хочу сказать, что то, как он вел себя с вами, оправдать нельзя. – Она замолчала, подумала минуту и выругалась про себя. Похоже, другого выхода из ситуации действительно не существует. – Но как бы вы ни решили поступить, надеюсь, мы с вами могли бы все обсудить.

– Вы что, пытаетесь отговорить меня?

– Нет, я хотела поговорить с вами о том, что вы чувствуете, о ваших страданиях. Вы ведь страдаете, не так ли?

– Это сейчас неважно, – возразил Алан. На глаза ему навернулись слезы, и он заморгал, чтобы прогнать их. – Я здесь не по этой причине.

– Как бы вы ее описали?

Алан поднял глаза и посмотрел на Фриду. Она заметила, как выражение его лица смягчилось, словно он сдался.

– Мне всегда трудно подобрать слова, – признался он. – Все кажется не таким, как надо. Я взял больничный. Сердце словно выросло, оно уже не помещается в груди. Во рту странный вкус, будто от металла. Или от крови. И у меня в голове все время крутятся мысли, картинки. Я просыпаюсь среди ночи, потому что вижу их во сне. Я не могу… я будто живу не своей жизнью. Я не ощущаю себя собой, и меня это пугает. Я не могу… – Он замолчал и нервно сглотнул. – Я не могу заниматься любовью со своей женой. Я люблю ее, у меня просто не получается.

– Такое случается, – успокоила его Фрида. – Возможно, вы просто не представляете, как часто такое случается.

– И я ужасно расстроен из-за этого, – вздохнул он. – Из-за всего.

Они обменялись взглядами.

– Когда вы пошли на прием к доктору Мак-Гиллу, вы сделали первый шаг. Все пошло не так. Мне очень жаль. Как вы считаете, сможете попробовать сделать его еще раз? Уже со мной?

– Но я не за этим сюда пришел. Я… – Он замолчал и внезапно сдался, словно решив, что борьба не стоит усилий. – А вы думаете, что сможете помочь мне?

Фрида посмотрела на него: обгрызенные ногти, взволнованное лицо, покрытое бледными веснушками и плохо выбритое, умоляющие глаза – и кивнула.

– Я бы хотела, чтобы вы приходили на сеанс три раза в неделю, – сказала она. – Чтобы относились к сеансам как к делу первостепенной важности. Каждый сеанс длится пятьдесят минут, но если вы опоздаете, то нашу беседу придется уложить в оставшееся время. Как думаете, вы сможете выполнять такие условия?

– Думаю, да. Да, смогу.

Она открыла ящик стола и достала свой ежедневник.

Глава 9

Они стояли бок о бок на мосту Ватерлоо. Фрида не смотрела ни на здания Парламента, ни на «Лондонский глаз», ни на Собор святого Павла – мерцающее отражение города в мутной, грязной воде. Она смотрела на течение реки, на то место, где вода закручивалась вокруг опоры моста. Она уже почти забыла, что Сэнди стоит рядом, когда он внезапно заговорил:

– Разве Сидней не лучше?

– Сидней?

– Или Берлин.

– Нет. Думаю, мне пора возвращаться к работе, Сэнди.

– А Манхэттен?

– По-настоящему можно любить только один город. Этот город – мой.

– Это Эссекс? – спросил Алан, рассматривая картину на стене.

– Нет, – ответила Фрида.

– А что это за место?

– Не знаю.

– Почему же вы купили именно эту картину?

– Мне нужно было изображение, которое не вызывало бы слишком сильного интереса. Чтобы оно не отвлекало пациентов.

– Мне нравятся картины, на которых изображено что-то настоящее – старые парусники, например, где можно рассмотреть все детали: и паруса, и канаты. Такие картины я не люблю. Они слишком размытые, слишком унылые.

Фрида уже собиралась заметить, что это как раз прекрасно, ведь они встретились не для того, чтобы рассуждать о живописи, но прикусила язык.

– Разве унылость – это плохо?

Алан кивнул.

– Понял. Вы считаете, что у всего есть какое-то значение. На самом деле вы стараетесь прочитать что-то в моих словах.

– Тогда скажите, о чем бы вы хотели поговорить?