Близнецы - [132]

Затем наступила ночь. Больше ничто не пролетало мимо и не отвлекало ее внимания. Внезапно в свете луны появился ангел, нет, орел — словно молния, он рассек ночь, такую же непроглядную, как ночи с затемненнными во время налетов окнами. Анна перевернулась на другой бок, и сновидения мгновенно ее покинули — она освободилась от них.

4

Над изящно изогнутой медной ванной висел шнурок, рядом с которым на четырех языках было написано: «Потянуть». Когда будильник подавал сигнал Об истечении предписанного времени, пациент коротким рывком шнурка вызывал женщину в белом халате, которая помогала ему выбраться из ванны и вытереться.

Последняя неделя Лотты в Спа началась с грязевой и кислородной ванн. Завернутая в полотенце, она отдыхала на скамейке, сполоснув себя и изнутри несколькими стаканами «Королевской» минеральной воды. Было тихо, как в обитой войлоком палате психиатрической больницы. Из внешнего мира сюда не проникал ни единый звук, будто термальный комплекс располагался в пещерах, глубоко под природным парком, где берут начало источники.

Однако тишину вдруг грубо нарушили. Где-то поблизости прозвучало: «О Господи!» Торопливые шаги по коридору. Крик — и снова тишина. Дверь резко распахнулась: на пороге, жестикулируя, возникла женщина в белом халате.

— Мадам, мадам… вы всегда были вместе… Venez… votre amie…[112]

Лотта надела шлепанцы и проследовала за женщиной в смежную комнату с настежь раскрытой дверью. Там срочно вызывали врача, кто-то выбежал в коридор и чуть не столкнулся с Лоттой. Она сделала два шага по плиточному полу. Сначала она видела лишь широкую спину женщины, которая тут же отступила в сторону — показать ей то, что не смогла описать словами.

Из грязевой ванны на нее стеклянными глазами взирала сестра — казалось, Анну обезглавили или же ее тело навечно погрузилось в коричневое месиво, а голова плавала на поверхности. Она смотрела на Лотту взглядом, лишенным всяческих эмоций: волнения, раздражения, иронии, гнева, печали… Полное отсутствие настроений, которые на протяжении двух недель калейдоскопически сменяли друг друга и составляли то сложное разнообразное нечто, которое звалось Анной. Больше всего угнетало то, что она… молчала, а не рассказывала в свойственной ей манере, энергично жестикулируя, о том, что же с ней приключилось. Лотта осиротело огляделась по сторонам.

Это была обычная ванная комната; теплая и влажная.

Может, ей стало душно? Голубые плитки на стенах заканчивались ракушечным мотивом — последнее, что видела Анна. Напомнил ли он ей о Балтийском море, где она чуть не утонула вместе со своим мужем… где задним числом предпочла бы утонуть… Это было последнее, что она видела, — перед этим она еще жила и, как всегда бодрая, залезала в ванну. С ней сыграли злую, безвкусную шутку… Она вот-вот очнется: Господи, какая нелепая ситуация!

Примчался врач.

— А что она здесь делает, — запротестовал он, — в столь неподходящий момент?

— Это ее подруга… — пролепетала медсестра, известившая Лотту о случившемся.

Лотта попятилась — прочь от этого пустого, бессодержательного взгляда, источающего лишь душераздирающее ничто, прочь от нежданной, самой последней близости, в которую Анна без спроса ее втянула.

Медсестра догнала ее:

— Простите меня, мадам… я думала, вы имели право узнать сразу… Возможно, они еще приведут ее в чувство… реанимация иногда творит чудеса… Нужно подождать. Вы сейчас куда?

— В комнату отдыха, — хрипло ответила Лотта, — мне надо прилечь.

— Конечно… понимаю. Я буду держать вас в курсе…

Кроме бюстов двух профессоров, работавших над улучшением целебных свойств ванн, и одинокой женской фигуры, которая брела по безлюдной местности на огромной картине, занимающей всю стену, в комнате отдыха никого не было. Лотта опустилась на первую попавшуюся кровать. Слишком поздно, слишком поздно, стучало в ее голове. Она всегда легкомысленно исходила из того, что времени впереди еще полно. А сейчас вдруг, ни с того ни с сего, в понедельник утром, за неделю до отъезда из Спа, Анна вывела себя из сценария. Как это возможно? Анна, несокрушимая Анна, не умолкавшая ни на секунду и уже только поэтому обреченная на вечную жизнь… Как в анекдоте про двух евреев, вспоминая который Макс Фринкель поддерживал их моральный дух во время войны: двух евреев, единственных уцелевших после кораблекрушения, спрашивают: «Как вам удалось выплыть?» А они, размахивая руками, отвечают: «Мы просто продолжали разговаривать».

На улице, как обычно, ворковали голуби. Все было как всегда, но чего-то существенного не хватало. Четырнадцать дней назад ее еще не существовало в моей жизни, думала Лотта, а теперь? Неужели я буду по ней скучать? Да, проревела тишина в комнате отдыха, признай же это наконец! «Завтра обешаю быть паинькой», — сказала Анна накануне. Ребячливое обещание предстало сейчас в зловещем, горьком свете. Лотта закрывала и открывала глаза, но застывший в ванне образ не исчезал. Анна даже не успела попрощаться. А ведь Лотта так много еще хотела ей сказать. «Да? И что же, интересно? — зазвучал неприятный голос. — Что бы ты ей сказала, если бы знала все наперед? Что-то приятное, сочувственное, утешительное? То, что она хотела бы услышать? Что было для нее самым важным? Разве смогла бы ты выдавить из себя эти два слова: "Я понимаю…"?»