Близкая женщина - [9]

– Мне кажется, нам там будет скучно… Ты же знаешь, отец просто не умеет бездельничать.

– Мама, вам там будет хорошо!

– Ладно, – вздохнула мать, – мы приедем. Но мне бы хотелось, чтобы ты не была такой упрямой. Имей в виду, мне не нравится, что ты ездишь туда одна. Изволь считаться с моим мнением, в конце концов, я – твоя мать и беспокоюсь за тебя.

– Тебя послушать, мама, так мне как будто еще шестнадцать лет.

– Знаю, что не шестнадцать. Но все-таки волнуюсь. Во всяком случае, тебе следует ездить туда на «Мерседесе». Он гораздо устойчивее, чем малолитражка.

– А мне нравится «Ауди». Мне не часто удается садиться за руль. В Бостоне ужасные дороги. По сравнению с ним, Кеннебанкпорт просто сказка. – Даника вздохнула и посмотрела в окно. – Когда выезжаешь на пустую дорогу, возникает такое потрясающее ощущение свободы! – с жаром проговорила она.

– Ты рассуждаешь так, словно тебе действительно шестнадцать лет. Правда, тогда ты не говорила о свободе так патетически. К чему бы это?

– А тебе никогда раньше не приходило в голову, что делала я в то время, когда вы с папой занимались политикой или собственной карьерой? – вдруг вопросом на вопрос ответила Даника.

– Что ты имеешь в виду? – Элинор изумленно уставилась на дочь.

– Ну, скажем, курение, алкоголь, злачные места…

– За тобой всегда был хороший присмотр, я и не думала волноваться.

– Но не каждую же минуту! Даже воспитательница не всегда знает, что происходит в спальне у девочек.

– Не думаю, что в хорошем колледже… – начала миссис Маршалл.

– Я говорю не о колледже, а о школе-интернате. До того, как я отправилась учиться в колледж, могло много чего произойти…

– Но, Даника, о чем ты говоришь! Тебе тогда было только тринадцать лет.

– Тем не менее я уже прекрасно во всем разбиралась. Некоторые девушки приносили в спальню разные запрещенные вещи. Причем за этим никто из персонала не следил. Вот видишь, мама, – раздраженно заключила Даника, – тебе бы следовало лучше знать о том, что происходит на самом деле.

– Да, но… – медленно покачала головой Элинор, – надеюсь, ты не делала ничего такого…

Вот так всегда. Даника улыбнулась.

– Ну конечно. Я же была трусихой.

– Трусихой? Нет-нет, дорогая, я думаю это не так. Просто ты всегда предъявляла к себе высокие требования.

– Это папа предъявлял ко мне высокие требования. Так будет точнее. Я была так наивна, что если бы решилась на что-то, то меня бы сразу поймали. А если бы меня застали за чем-то неблаговидным, отец никогда бы мне этого не простил. – Ее улыбка померкла. – Ужасно прискорбно, что я бросила теннис. Я знаю, он ужасно расстроился тогда, но никогда ни словом об этом не обмолвился.

– Он до сих пор старается посещать все турниры. Ты же знаешь, что он обожает теннис. Конечно, он больше не мечтает о том, чтобы ты была среди чемпионов. Делать нечего, он смирился с тем, что есть.

Даника вяло поковыряла вилкой в салате из крабов.

– Жаль, что у меня ничего не получилось. Если бы я добилась успеха, вот бы он мною гордился!

– А ты и правда об этом жалеешь?

– Что касается самого тенниса, то не особенно. Я вовсе не из тех, кто мечтает везде быть первым. К тому же, как говорится, что было, то прошло. Может быть, в этом я похожа на отца. Я смирилась с тем, что никогда не буду блистать на Уимблдоне… Смешно вспоминать об этом десять лет спустя.

«Не столько странно, – добавила она про себя, – сколько грустно». Многие вещи она не решалась обсуждать с матерью. Элинор Маршалл всегда была в первую очередь женой, а уж потом матерью. В отношениях с дочерью она всегда стояла на позициях «дорогого Уильяма».

– Кстати, – продолжала Элинор, – твоя подруга, участвуя в чемпионате Вирджинии Слимз, неплохо заработала.

– Откуда ты знаешь? – встрепенулась Даника.

– Отец читал в газете об этой… Как бишь ее?

– Аарон Кригстайн.

– Ну да… Она буквально зубами вырвала последнюю победу. Наверное, она истощена не только психически, но и физически. – Элинор приподняла брови. – Пока она здесь, может быть, вам с ней встретиться на корте? – поинтересовалась она.

– У нее, я думаю, совсем другие планы.

– Но я уверена, что она бы с радостью согласилась с тобой сыграть.

– Я не играю. Тебе это прекрасно известно.

– Гм… И напрасно! У тебя замечательно получалось, дорогая. Если тебе не суждено стать чемпионкой, это не причина, чтобы вообще бросать спорт. Дорогая, когда тебе было шестнадцать лет, ты была в пятерке лучших теннисисток. Кстати, когда ты в последний раз держала в руках ракетку?

Даника пристально посмотрела матери в глаза.

– Последний раз я держала в руках ракетку в субботу второго июня – за три дня до моего восемнадцатилетия.

– Неужели? Десять лет назад! Разве это не смешно?

– По-моему, нет. Вспомни лучше, почему я бросила теннис.

– Ах да, у тебя же было повреждено плечо…

– Дело не только в этом, – возразила Даника. – Мы уже обсуждали эту тему, мама. Сколько было разговоров обо мне, о тебе, о папе и о школе-интернате… Я чувствовала себя несчастной, и мне не хотелось играть в теннис. Плечо можно было привести в порядок, но, понимаешь, я потеряла всякий интерес к спорту…

Даника умолкла. Эту тему можно обсасывать неделями, но все равно им не понять друг друга. Мать будет вечно сетовать на то, что травма плеча прервала спортивную карьеру дочери. В том, что из-за травмы пришлось выбыть из соревнований, не было ничего необычного. Другое дело, расстаться со спортом по доброй воле.