Ближе, чем ты думаешь - [17]

— Думаю, что никакой, — ответила Эми. — Но можно хотя бы узнать, где ты их нашел?

— В пакете. Он был приклеен скотчем внутри воздуховода кондиционера в детской.

— Детской?

— Ну да. Мне кажется, эта дамочка рассчитывала, что это будет последнее место, куда мы заглянем. Все нужные причиндалы были в шкафу. А вот это вам особенно понравится: в той же коробке, где они хранились, мы нашли ее мобильник. А в нем — ее фотографии, снимки вдвоем с ребенком и все такое.

— Ага, отлично, — сказала Эми.

Дело в том, что недостаточно просто обнаружить наркотики в чьем-то доме, чтобы сразу привлечь его хозяина к ответственности. Необходимо было доказать, что этот человек знал о том, что хранит, то есть осознавал то, что закон именовал «сознательным владением» уликами. Большой удачей было обнаружить вместе с наркотой мобильник — это вам не просто найти в чьем-нибудь хламе случайно затесавшуюся туда газовую горелку. В наши дни мало что является столь личной вещью, как сотовый телефон.

— Хорошо, — сказала Эми. — Может, есть еще что-нибудь интересное?

— Да ничего такого на ум не приходит. По-моему, дело на раз-два-три. Вы хотите, чтобы я попросил Скипа позвонить вам?

— Точно. У меня скоро встреча, но сегодня днем было бы просто замечательно. А он сможет присутствовать на заседании Большого жюри в пятницу? Дэнсби хочет предъявить обвинение.

— Я отпущу его.

— Спасибо, — сказала Эми. — Кстати, а как зовут обвиняемую?

— Мелани Баррик.

Эми чуть не уронила телефон.

— Как?! — резко переспросила она.

— Мелани, обычное имя. А фамилия — Баррик. Б-А-Р-Р-И-К.

У Эми словно отнялся язык. А по ту сторону линии Пауэрс, видимо, даже не подозревал, насколько она ошарашена.

— Еще что-нибудь нужно? — спросил он. — Я вроде как собирался уходить.

— Да нет, ничего, — выдавила она.

— Ладно. Увидимся.

Эми положила трубку, затем минуту тупо взирала на кухонный стол. Она не знала Мелани Баррик лично.

Зато знала ее по профессиональным делам.

Мелани Баррик была одной из последних жертв Шептуна.

Глава 8

Можете обозвать все это настойчиво всплывающими воспоминаниями или, для красного словца, посттравматической стрессовой реакцией.

Что-то, когда я сидела вечером совершенно подавленная в своем почти разрушенном доме, заставило меня вернуться почти на год назад — на меня накатили произошедшие тогда события, которые против воли всплыли в моей памяти.

Это было 8-го марта.

И происходило все в той самой богом проклятой квартире на первом этаже.

Все началось с того, что я почувствовала, как, вырвав меня из крепкого сна, мой рот зажала рука в перчатке.

— Пожалуйста, не кричите, — сказал шепотом кто-то, и шепот этот был одновременно легок, как дуновение ветерка, и в то же время просто кошмарен. — Я не собираюсь делать вам больно.

В тусклом свете стоявшего неподалеку уличного фонаря, еле проникавшего сквозь жалюзи, я увидела нависшего надо мной человека в лыжной маске. Не прикрытые ей края глаз свидетельствовали, что он — белый. Все остальное — руки, ладони, ноги, шея — было укрыто одеждой.

Моей первой мыслью было укусить его за руку, пусть даже он заткнет своей перчаткой мой рот. Я могла бы пнуть его как следует, а потом попыталась бы выцарапать ему глаза…

И тут свободной рукой он поднес к моему лицу мачете. Это был огромный, угрожающе массивный кусок металла длиной не менее восемнадцати дюймов. Лезвие выглядело темным, почти черным. Серебрился только его остро отточенный край, сверкнувший перед моими глазами.

— Я воспользуюсь им, только если вы меня вынудите, — прошептал он. — Понимаете?

Я кивнула.

— Так что, мне нужно сделать вам больно?

Я покачала головой.

— Сейчас я уберу руку с вашего рта. Не могли бы вы помолчать, пожалуйста? — Он убрал руку. — Вы же будете хорошей? Можете ответить?

— Да, — кротко сказала я.

— Спасибо. А теперь не снимете ли блузку?

Я подчинилась, но при этом прибегла к технике выживания, которой научилась в детстве. Я изо всех сил попыталась накрепко запереть самую сокровенную часть себя в своем сердце — там, где до нее не дотянется никакое из зол этого мира. Это был трюк, о котором я иногда рассказывала таким же приемышам, как и я сама. И он снова помог мне при нападении этого странного и отвратительного шептуна.

Впоследствии я долго раздумывала: что случилось бы, если бы я сопротивлялась, пытаясь отбиться? Стоило ли мне кричать в надежде, что это напугает его? Нужно ли было опорожнить на него мочевой пузырь или вызвать в нем раздражение еще каким-нибудь способом? Может быть, стоило пытаться бежать? Но, похоже, я тогда рассудила правильно, несмотря на все эти мысли.

Он взял мои простыни и сброшенную мной одежду; после этого он исчез в том же окне, через которое и пробрался в дом.

Когда я окончательно уверилась, что его больше нет в доме, я надела толстовку и джинсы, затем позвонила Бену и спросила, не сможет ли он заглянуть. Тогда я считала его просто знакомым, мы сравнительно недавно начали встречаться. Была некоторая ирония в том, как настойчиво он пытался убедить меня переехать к нему, а я отказывалась, пытаясь сохранить собственную независимость.

Он пробыл у меня всю ночь, плакал вместе со мной, постоянно говорил, как любит меня, напоминал, что в произошедшем совершенно нет моей вины, что я не могла (или не должна была) поступить иначе.