Блистательный Гильгамеш - [43]

К этому ложу и пригласил Гильгамеша предок.

— Располагайся, жена принесет тебе питья.

Тут же вошла пожилая женщина с добрым лицом. В глиняном кувшине, неровном оттого, что был сделан он не на гончарном круге, а слеплен ладонями, она поднесла холодную чистую воду. И Гильгамеш выпил ее с наслаждением.

Потом он снял с себя меч, кинжал и протянул хозяину.

Хозяин с интересом стал разглядывать оружие гостя.

— Хорошие мастера делали рукояти твоих ножей, если сумели прорисовать столь тонкие узоры. Но ты передай им, когда вернешься домой, что нож — это не безделушка, не украшение, нож — это защитник, спаситель и кормилец, и его нельзя делать из золота. В наше время из золота делали серьги, браслеты, кольца, а ножи положено делать из камня. Ибо тверже камня может быть только камень. А золото — материал мягкий. Потому у нас и не делали длинных ножей. Камень, если он длинен, становится ломким.

— Некоторые у нас тоже пользуются инструментом из камня, особенно старые люди и пастухи. Но в городе мастера быстро изготовят из бронзы любой предмет. Была бы руда, да плавильная печь. Мой меч, который ты назвал длинным ножом, мастера тоже выплавляли из бронзы. А золотые украшения мы носим по-прежнему.

Гость сказал много непонятных слов, но Утнапишти согласно кивнул, словно знал это все давно.

— Я готов услышать твой рассказ, Гильгамеш, о ветрах, которые погнали тебя по столь дальнему пути.

И пока Гильгамеш подробно рассказывал о смерти друга и брата, о подвигах, которые совершали они вместе, о великой печали и надежде найти то тайное средство, что дает людям вечную жизнь, о приключениях и встречах во время скитаний, Утнапишти внимательно слушал, лишь иногда сочувственно вздыхал и вздымал руки к небу. В начале рассказа вошла его супруга, замерла и осталась почти не дыша, боясь неловким движением помешать Гильгамешу.

А когда Гильгамеш кончил, долго молчали они, и каждый думал о своем, сравнивал рассказ своего молодого потомка, изможденного скитальца, первого из людей, кто вошел к ним в дом за множество лет, со своей судьбой и своими скитаниями.

Наконец Утнапишти негромко заговорил:

— Напрасная тоска мучит тебя, Гильгамеш. Или ты не знаешь, что пределы несчастья и счастья выбирает для себя сам человек? Отбери у младенца глиняную игрушку — и он зарыдает от горя. Дай умирающему от жажды кувшин с водой, и он ощутит себя богачом. Несбыточные желания, прокравшиеся в сердце — вот что делает человека несчастным. И счастлив тот, кто их никогда не ведал. Ты же, Гильгамеш, решил сравняться с богами. На земле все смертно, бессмертны лишь одни боги. Ты ведь не желаешь стать небом или солнцем, ты знаешь: это недостижимо. Зачем же ты хочешь найти бессмертие? Ты забыл, что состоишь из людской плоти, а это значит, что ждет тебя судьба человека. Вспомни тот мир, в котором живешь, и еще раз подумай: есть ли в нем что-нибудь вечное? Навеки ли мы строим дома? Вечны ли травы, деревья, звери? Или вечен роскошный цветок? А сколько царей, возомнивших себя владыками мира, постигают лишь момент смерти, что в главном они равны самому жалкому из людей. Кроме богов нет ничего вечного на земле, они и определяют для нас наши жизни и наши смерти. Оставь свою погоню за непостижимым, Гильгамеш, и ты снова ощутишь радости дня.

Утнапишти кончил и опять все долго молчали.

— Не затем я покинул свой народ, чтобы услышать совет, который в моем городе может мне дать любой из старейших. Каждому младенцу с рождения внушают они, что первый его шаг на земле — это шаг к собственной смерти. Я знаю, что все на земле умирают. Все, кроме тебя. Ты, Утнапишти — ты ведь другой? Я смотрю на тебя и постоянно удивляюсь — ростом ты такой же, как я — не меньше, но и не больше. И сил в тебе столько же — пока я рассказывал о своих скитаниях, ты приустал и решил слушать лежа. Потом отдохнул и снова поднялся. Я мог бы даже побороться с тобой, не испугался бы. Но одно тебя отличает от меня и ото всех людей мира — твой вечная жизнь. Ведь ты не бог, ты человек, но живешь вечно.

— Да, я живу вечно, — подтвердил Утнапишти и горько усмехнулся. — До тех пор, пока этого хотят боги.

— Затем и пришел я к тебе, чтобы узнать твою тайну. Для этого и пересекал я многие земли, бродил по горам, плыл по морю, чтобы увидеть тебя и убедиться, что ты — не выдумка слабоумных старцев. Теперь я знаю: ты, мой дальний предок по-прежнему жив. Расскажи, если это возможно, как сумел ты, земной человек, достичь вечности, за какие подвиги боги приняли тебя в свое собрание, как сумел ты сравняться с ними? Вот зачем я пришел к тебе. Поделись своей тайной со мной. Быть может и мне удастся совершить подвиг и я сравнюсь с богами, познав вечную жизнь. И тогда верну я в жизнь своего друга и брата, сделаю весь мой народ, всех жителей Урука вечными людьми на земле.

Утнапишти молча переглянулся с женой и та негромко проговорила:

— Расскажи ему все, как было.

* * *

— Расскажи ему все, как было, — негромко проговорила супруга дальнего предка, и Утнапишти начал рассказ.

Он рассказывал долго. Неслышно входила и выходила из хижины жена, иногда замерев слушала слова супруга, утирала слезу, несколько раз заглядывал корабельщик Уршанаби, день сменился ночью, потом наступило новое утро — рассказ все продолжался. И чтобы записать его в тех словах, что говорил Утнапишти, тоже потребовался бы день, ночь и новый день. Ты же, о читатель этих строк, узнаешь только короткую запись того, что рассказал дальний предок великого царя Гильгамеша. Но и при чтении этой недолгой записи сердце твое забьется в волнении, ибо ты прикоснешься к великой тайне людей и богов, к той тайне, которая будоражит ум человека, какая бы бездна времени не отделяла его от описываемых событий.