Блик - [17]

Но больше всего меня волнует, какая магическая сила течет по его венам. Его могущество безгранично и безжалостно. Я это чувствую.

Похоже, его сила и есть та причина, почему король Ревингер орудует им как молотом. Да где вообще нашел его король? Как ему удается скрывать правду от подданных?

Неужели люди настолько довольствуются своим невежеством, что верят каждой лжи, которой он их пичкает, несмотря на правду, что они видят перед глазами? А может, дело не в невежестве. Может, причина всего лишь… в страхе. Они даже не хотят думать об ином выборе. Ведь это добавило бы им тревог, стало бы трудно засыпать по ночам.

Быть может, невежество не порок, а отсрочка. А отсрочка невежества – то, что я неоднократно делала и сама.

Командир Рип издает во сне низкий и рокочущий звук, похожий на далекое землетрясение, движение плит, которые я почти ощущаю под нетвердыми ногами.

Вчера вечером он ко мне не притронулся.

Даже пока я, выбившись из сил, спала, он ни разу не попытался воспользоваться случаем, даже не вставал со своей койки. Меня не посадили на цепь, за мной не следили и боль мне не причиняли. Рипа даже не волновало, что я могу что-нибудь ему сделать, пока он спит.

Став его пленницей… я получила то, чего не ждала. Это скорее игры разума, чем физическое принуждение. Вопросы, преследующие определенную цель, а не туманные угрозы.

Я ни на йоту им не верю.

Одна из лент вьется перед моим лицом, явно приказывая браться за дело. Я в шутку отбиваюсь от нее, осторожно привстаю с мехов и тихонько поднимаюсь на ноги.

Стоит мне встать, и я чувствую, как ноет тело, болит ушибленный бок, но плечо уже начало заживать, так что, похоже, мазь Ходжата действительно помогла. Тонизирующее средство тоже, несомненно, подсобило, поскольку чувствую я себя гораздо лучше вчерашнего, хотя боль еще ощущается.

Без меха я тут же замерзаю, кожа покрывается мурашками. Хотела бы я снова нырнуть в теплую койку, однако снимаю со столба платье и надеваю его через голову.

Я одеваюсь быстро и тихо при помощи лент. Мне становится гораздо спокойнее, что им стало намного лучше после всего одной ночи отдыха. Поглядывая одним глазком на командира, я надеваю чулки и ботинки, хватаю перчатки и натягиваю их почти до локтей, а потом набрасываю и пальто.

Заплетаю волосы в простую косу, наспех прячу в капюшоне и затем натягиваю его на голову. Ленты проскальзывают под пальто и оборачиваются вокруг торса свободными, но надежными петлями, утепляя еще одним слоем.

Крадусь на цыпочках к выходу и, бросив напоследок взгляд на командира, выхожу. Сомневаюсь, что спит он крепко, а я не хочу, чтобы меня поймали сбегающей до рассвета.

Стоит оказаться на воздухе, как перехватывает дыхание от лютого холода, встретившего меня, как пустая постель – отсутствующего любовника.

Хрустя ботинками по утрамбованному снегу, я направляюсь к отхожему месту, пока в небе разливается рассвет, окрашивающий его бледной серостью.

Сегодняшнее утро кажется холоднее вчерашней ночи. Зубы громко стучат, когда я отхожу от ямы, и в ту же минуту начинает идти снег. Я возвращаюсь в лагерь, пытаясь разогнать кровь, чтобы не чувствовать этот холод, и слышу, что войско уже проснулось.

Я чувствую запах еды и поворачиваюсь, идя на этот аромат. Пробираюсь между палатками и ворчащими мужчинами. Кто-то зевает, кто-то сплевывает мокроту, кто-то разбирает палатки, готовясь снова отправиться в путь.

Я подхожу к тлеющему огню и вижу мужчину, возвышающегося над треногой из палок, внутри которой над костром подвешен большой железный котел. У мужчины темная кожа и длинные вьющиеся волосы с вплетенными в них деревянными палочками в знак уважения к символу его королевства.

Перед ним стоит очередь из уже одетых солдат, каждый держит железную чашу. Мужчина поочередно накладывает в чаши содержимое ложки. Подойдя поближе, слышу, как он что-то бормочет солдатам, которым раздает еду.

– Не надо так на меня таращиться, а то получишь пинка под зад. И вот кому мне приходится служить. – Шлеп.

– Следующий! Да, да, давай еще медленнее, куда уж торопиться?

Шлеп.

– Тебя тошнит от каши? Да всех нас тошнит от каши, кривоногий ты чурбан, – говорит он и прогоняет солдата прочь.

Следующий в очереди хмуро смотрит на размазню в чаше.

– Кег, а чего, специями приправить нельзя было?

Мужчина, которого зовут Кег, запрокидывает голову и громко смеется, отчего деревяшки в его волосах ударяются друг о друга и издают глухой шум.

– Специями? Оглянись! – говорит он и указывает на мерзлую пустошь ложкой, с которой капает каша. – По-твоему, в этом богами забытом месте можно найти специи?

Вздохнув, солдат уходит, но когда наступает черед следующего, Кег качает головой и постукивает ложкой по огромной миске.

– Ай-яй. Ты уже получил свою дневную порцию. Вали из очереди, если не хочешь пинка под зад получить. – Похоже, Кегу нравится эта угроза.

Я плетусь за воинами, смотря на горизонт и слыша, как урчит желудок. Передо мной ни много ни мало полсотни солдат. Наверное, стоит поискать еду в другом месте. Если потороплюсь, возможно, смогу снова пробраться к тем телегам и…

– Эй ты, там!

Резко поворачиваю голову и вижу, что Кег смотрит прямо на меня, но на всякий случай оглядываюсь по сторонам. Все остальные солдаты тоже поворачиваются, чтобы на меня поглазеть.