Блицфриз - [22]

Раздается громкий взрыв, и в воздух взлетают два катка с куском гусеницы.

Т-34 останавливается. Мотор работает вовсю, но чудовище лишь вертится на одном месте, будто насекомое с оторванными ножками.

Заряжающий укрывается за трупом, держа автомат наготове. Башенный люк распахивается. Три человека в кожанках выскакивают и принимаются за ремонт. В танке остается только механик-водитель.

Заряжающий открывает огонь. Все трое падают. Когда он подбегает к танку, жив только командир.

Заряжающий аккуратно ставит ногу между глаз русского. Кровь и мозг брызжут из-под тяжелого армейского сапога. Для того он и предназначен. Следы прусских сапог окаймлены трупами и рабами! Да здравствует кайзер! Зиг хайль! Из-за горизонта восходит немецкое солнце! Берегись, враг! Мы еще придем!

Заряжающий вынимает из голенища гранату и отвинчивает колпачок. Наблюдая за люком водителя, закуривает сигарету, найденную на одном из трупов. Она почти кончается, когда люк откидывается, и появляется ищущий товарищей водитель.

— Да ссвиданья, таффарищ, — по-русски говорит с усмешкой заряжающий и бросает гранату в люк.

— Нет! — вскрикивает в ужасе водитель, и тут столб пламени выбрасывает его наружу. Заряжающий ошалело бредет к лесу, даже не видя несущегося через подлесок немецкого T-IV; танк сбивает его и давит гусеницами. Остаются только кровавое месиво и сплющенная каска.

— Ура! — кричат бегущие за танками гренадеры. По уставу им положено при наступлении кричать «ура!». Они еще воодушевляют себя этим криком. И гибнут с ним. Им следовало бы кричать: «Ура, мы умрем! Мы умрем, ура!»

Ряд за рядом они попадают под ведущийся на уровне пояса пулеметный огонь русских. Достигают передовых позиций русских; идет ожесточенный бой ножами, штыками, саперными лопатками. Тот, кто ударяет первым, живет дольше.

На смену гренадерам вперед выдвигаются огнеметчики. По земле с шипеньем несутся струи пламени. Запах горелой плоти вызывает у нас тошноту. Злобно стучит крупнокалиберный пулемет, извергая в нас трассирующие пули. Со ступенек подвала ведет огонь «максим».

Под прикрытием наших пулеметов гренадеры штурмуют горящий партком. Из него выходит группа людей с поднятыми руками. Мы косим их огнем без жалости. Мы уже не люди, а обезумевшие от крови чудовища, которым хочется убивать, убивать, убивать!

Танки едут по горящим развалинам, давя все, что попадется под гусеницы. Целая рота прижимается к стене. Наши пулеметы стучат в лад.

— Молись, мужик! — фанатично кричит Хайде. — У нас нет для тебя места в новой эпохе!

И выпускает по роте целую пулеметную ленту.

— Своих бьешь, нацистский идиот! — бранится Порта. — Неужели не можешь отличить серо-зеленого от хаки?

— Господи Иисусе! — сдавленно произносит Хайде.

— Твой фюрер не одобрил бы того, что ты призываешь на помощь еврея, — насмешливо улыбается Порта.

— Иисус не был евреем, — протестует Хайде. — Альфред Розенберг говорил нам об этом в гитлерюгенде. Иисус был немцем. Его семья происходила из Билефельда, немецкого Вифлеема.

— Вот так новость! — кричит из башни, сгибаясь от смеха, Старик. — Ты действительно в это веришь?

— Конечно, — убежденно отвечает Хайде. — Если внимательно прочтешь Библию, ты увидишь, насколько она схожа с «Майн кампф»[35] . Иисус был первым национал-социалистом, но не понял в полной мере исходящей из Москвы еврейской опасности.

— Тупой ты, как дятел! — выкрикивает Малыш и бьет Хайде фляжкой по голове. — Нужно было б тебя повесить рядом с Иисусом вместо пророка Илии.

Малыш вечно путается в библейской истории, но мы понимаем, что он имеет в виду.

— Ты оскорбляешь арийскую расу! — истерично кричит Хайде.

Разговор обрывает оглушительный взрыв. Танк приподнимается с земли и едва не опрокидывается. Бензин из сломанного бензопровода растекается по всей кабине.

— Повреждена левая гусеница, — спокойно докладывает Порта. — Танк не может двигаться.

Он заглушает мотор, откидывает спинку сиденья и делает большой глоток водки из бутылки, висящей рядом с огнетушителем. Старик осторожно открывает люк. Рядом с нами горят еще два T-IV, от них поднимаются клубы черного, тошнотворного дыма. Обгорелые тела членов экипажей свешиваются из люков. У деревенского колодца лежит группа мертвых пехотинцев. Кажется, что они спят. Лишь у двоих слегка окровавлены губы. Они убиты тяжелой фугасной бомбой.

Порта делает еще глоток из бутылки, чешет в своей рыжей копне волос и вставляет в глазницу выщербленный монокль.

— Снова вперед, к наградам и почестям, в бой за отечество, — манерно тянет он. — Товарищи, дети в школах будут читать о ваших подвигах. Благодарите Бога за счастливую участь, позволяющую вам участвовать во всем этом.

— Хороший день для самоубийства, — удрученного бормочет Штеге.

— Отключи отрицательные волны, — недовольно приказывает Малыш.

Оберст Хинка сидит в открытой башне, наведя серый полевой бинокль на Т-34, которые разворачиваются для атаки.

— Слушайте меня, — говорит он спокойным голосом. — Наша единственная возможность одержать верх над этими Т-34 — движение. Не теряйте головы! Гоните вперед со всей возможной скоростью! Мы должны вклиниться на четыреста метров. Потом разворачивайтесь и стреляйте в них сзади! Слабые точки у Т-34 — башенные кольца и гусеницы! Но движение, прежде всего движение! Не останавливайтесь даже для стрельбы. Стреляйте на ходу!