Блеск шелка - [174]

Константин заставил себя улыбнуться. Получилось плохо – лицо скривилось в гримасе.

Анастасий недоверчиво уставился на него, широко распахнув глаза, и – невероятно! – епископ увидел в них неподдельное горе.

Константин перекрестился и прошел мимо него; огромные руки епископа сжались в кулаки, сердце победно стучало в груди.

Глава 90

Войдя в комнату, Анна уставилась на тело Зои. Она увидела посиневшее лицо, прокушенную губу и запекшуюся кровь. Анна склонилась над покойницей, убрав непослушный локон со лба. Потом осторожно приподняла веко. Она заметила крошечные красные точки на склере и поняла, что произошло. Анна выпрямилась и медленно повернулась к Фомаис.

– Уложите госпожу на кровать, – сказала она. – Нарядите красиво, причешите…

Ее голос сорвался. Сегодня умерла не только Зоя, но и Константин, и его смерть была гораздо страшнее.

Анна вышла на улицу. Поднимался ветер, первые капли дождя упали ей на плечи. Анна пошла к дому Елены, чтобы сообщить ей новости. Миссия была неприятной, поэтому хотелось исполнить ее как можно скорее. Слова Константина тяжелым бременем легли ей на душу. Он объявит всем, что Зоя отказалась от союза с Римом и умерла в лоне православной церкви. Устроит из этого пышное действо.

Елена долго не появлялась. Слуги приняли Анну с большой неохотой, но она сказала им, почему пришла, и никто из них не захотел лично сообщать Елене о смерти матери. Анна ждала, поблагодарив за предложенные вино и хлеб. Она продрогла до костей. Глаза болели от усталости и печали.

Наконец Елена вошла в комнату, и Анна поднялась.

– Что у тебя за новости, которые не могут подождать до утра? – быстро спросила Елена.

– Мне очень жаль, но ваша мать умерла, – ответила Анна.

Красавица недоверчиво распахнула темные глаза:

– Умерла?

– Да.

– Правда? Наконец-то!

Елена выпрямилась, задрав подбородок. Легкая улыбка тронула уголки ее губ. Кто-то мог бы подумать, что так она демонстрирует свою отвагу и достоинство перед лицом тяжелой утраты. У Анны же мелькнула гадкая мысль, что на самом деле Елена старалась сдержать радость.

Анна почувствовала, как ее собственные глаза наполняются слезами скорби по Зое. Византия лишилась чего-то важного. Дело было не в том, что уходила целая эпоха. Страсть, ярость, любовь к жизни – вот что было в Зое, и это покинуло мир, невозвратимо, навсегда.

Глава 91

Паломбара сошел с корабля в Константинополе. Печальные новости, которые он привез, тяжким грузом давили ему на плечи. Флот Карла Анжуйского отправился на Сицилию, а оттуда двинется на Константинополь. Время до начала вторжения исчислялось неделями.

Вернувшись в дом, который они делили с Виченце, Паломбара нашел напарника в кабинете: тот написал целую стопку депеш. Увидев в дверях Паломбару, скрытный, как всегда, Виченце тотчас повернул документы исписанной стороной вниз.

– Как добрался? – вежливо поинтересовался он.

– Нормально, – ответил Паломбара.

Он передал напарнику запечатанные сургучом письма от папы. Виченце взял их.

– Благодарю. – Он посмотрел на Паломбару. – Полагаю, ты еще не слышал новость. Зоя Хрисафес умерла. У нее случился апоплексический удар – или что-то в этом роде. Епископ Константин отслужил поминальную литургию в храме Святой Софии – Премудрости Божией. Он сказал, что перед смертью она покаялась, вернулась в лоно православной церкви. Мерзкий обманщик! – улыбнулся легат.

Паломбара был потрясен. Ему казалось, что Зою Хрисафес ничто не могло сокрушить. Он замер посреди комнаты, ошеломленный этой утратой, словно умерла сама Византия. Виченце продолжал разглядывать его, ехидно улыбаясь. Паломбару захлестнуло почти неодолимое желание ударить напарника – так сильно, чтобы вылетели зубы.

– Наверное, это к лучшему, – произнес он, стараясь говорить как можно спокойнее. – Карл Анжуйский отправился в Мессину. По крайней мере, Зоя этого уже не узнает.

Паломбара пошел к Елене Комнене, чтобы выразить ей соболезнования. Она уже переехала в дом Зои и приняла легата в помещении, которое прежде было любимой комнатой ее матери. Вид из окна был таким же, каким запомнил его Паломбара, но стены были уже другого цвета. Новые ковры были бледными, с замысловатым рисунком. Преобладали синие и зеленые тона; комнате не хватало прежних теплых оттенков.

Лицо Елены было очаровательно – с пропорциональными чертами, восхитительным разлетом бровей, почти как у матери. Но в ней не чувствовалось стального стержня, который был у Зои. В Елене ощущался голод, но не было радости.

– Я с прискорбием узнал о смерти вашей матери, – официальным тоном произнес Паломбара. – Пожалуйста, примите мои соболезнования.

– Лично от вас? – спросила Елена. – Или вы говорите от имени католической церкви?

– Лично от меня, – чуть улыбнулся легат.

– В самом деле? – Елена рассматривала его с сухим интересом. – Не думала, что она вам нравилась. Скорее наоборот.

Паломбара встретился со взглядом темных глаз Елены:

– Я восхищался вашей матерью. Мне импонировали ее интеллект, ее способность все предусмотреть.

– Восхищались… – с удивлением повторила Елена, словно находила это неуместным. – Но в ней наверняка не было ничего такого, что одобряет Рим. В моей матери не было смирения, она всегда прислушивалась лишь к собственным желаниям и, уж конечно, не была целомудренной!