Блеск клинка - [3]

— Зачем, Отче?

— Не спрашивай меня, зачем. Может быть, камушек в самом деле попал в твой башмак.

— Да, Отче.

— Но главное, избегай смотреть на него и повернись так, чтобы он не видел твоих глаз. — Священник посмотрел на мальчика печальным мудрым взором. — Ты понял?

— Нет, Отче, но я сделаю как ты сказал. Что-нибудь не так с моим лицом?

— Твое лицо в порядке. Это-то и плохо.

— Я не понимаю.

— Ты и не должен понимать. Ты должен повиноваться. Это ты понимаешь, не так ли?

— Да, Отче.

— После того как барон и его люди проедут, ты будешь продолжать вытаскивать камушек из башмака до тех пор, пока следующая группа людей не поравняется с тобой.

— Да, Отче, — сказал Пьер, слегка улыбнувшись при мысли, что ему придется так долго вытряхивать свой башмак. Священник тоже улыбнулся, радуясь сообразительности мальчика, и продолжал:

— Низенький толстый человек — мой знакомый оружейник. Его зовут Хью из Милана. Высокий человек с темным лицом в языческом головном уборе — его слуга. Оба они — добрые христиане. Скажи оружейнику, что тебя послал брат Изамбар де ла Пьер, и что он поступит хорошо, если возьмет тебя к себе домой и присмотрит за тобой до тех пор, пока мой повторный обет молчания во славу Господа не закончится, и я не найду свободного времени, чтобы побеседовать с ним.

Лицо Пьера выражало замешательство.

— Ах, юноша, скажи ему просто, чтобы он взял тебя с собой и накормил. А я поговорю с ним позже. Теперь иди, — и он перекрестил мальчика.

Пьер поспешил на обочину. Здесь, в стороне от дороги, он отвернулся и присел на корточки в придорожной траве, откуда его голова выглядела как золотистый цветок на тонком стебле. Он осторожно вытащил камешек, который, как заметил монах, действительно выступал под мягкой кожей его башмака.

— Ему бы следовало носить шляпу, — вздохнул Изамбар. — Ну да ладно.

Барон де Рец не смотрел ни вправо, ни влево. Он, разумеется, не заметил мальчика. На его мужественном лице застыло странное выражение глубокой нерешительности. Он приказал подать бокал охлажденного вина. В тот же миг один из пажей подбежал к вьючному мулу, поднял крышку небольшого дорожного сундучка и вытащил серебряный бокал, на холодных стенках которого выступили капельки росы. Он подал бокал господину, который осушил его залпом и отбросил в сторону. Паж, привыкший к подобным вещам, ловко поймал бокал.

Пьер никогда не слышал о том, что вино можно охлаждать, да и никто во Франции не слышал об этом со времен Римской империи. Это была одна из странностей барона. У него было много странностей. Девять лет спустя в подвалах его замка обнаружили детские скелеты, и барон был повешен, в частности, за то, что совершил сто сорок убийств. Но в этот день он вспоминал, как сражался вместе с Девой против англичан, и размышлял, повлияет ли ее казнь на его положение. Изамбар и его монахи были уже далеко. Еще раз нарушив обет не смотреть по сторонам, он оглянулся и бросил быстрый взгляд на Пьера, заметил, что тот все еще вытряхивает камешек, что кавалькада барона его миновала и что Хью из Милана и его люди приближаются к мальчику. Он вздохнул и вознес молитву деве Марии, благодаря ее за то, что ему было дано совершить благое дело — хотя он и не верил во все то зло, которое приписывали барону. Потом он молился за мальчика, и за Орлеанскую Деву, и за себя, чтобы ему хватило сил совершить сегодня то, что ему предстояло, и о чем его только что известил примчавшийся галопом курьер.

Уго, в прошлом оружейный мастер у Филиппо Мария Висконти, последнего герцога Милана, оказался в изгнании во Франции в 1427 году от Рождества Христова. Кто-то услышал его высказывание, что в герцогстве попадаются люди посимпатичнее, чем Филиппо Мария, и несчастный герцог, который отличался безобразной внешностью и легко обижался по этому поводу, немедленно выслал его. В Руане, где он открыл оружейную мастерскую, его звали просто Хью из Милана. Он видел, как мальчик отделился от группы монахов, отошел на обочину и присел в кустах, может быть, по нужде. Репутация барона де Реца была ему известна, и несколько мгновений живое воображение Хью подсказывало ему возможные варианты. Но в преддверии драмы, которая должна была разыграться в Руане, он не придал этому особого значения. Его быстрая и точная психологическая оценка ситуации была результатом любознательности и аналитического ума. Его интересовали поведение людей, природа растений и животных, а более всего — обработка стали, этого замечательного материала, основы его искусства. В университетах не учат таким вещам. Вряд ли кто-нибудь в христианском мире задумывался о них. Таким образом, Хью из Милана, хотя он и не знал этого, был в некотором смысле одним из первых безвестных предтеч Возрождения, которое, еще не получив названия, уже зарождалось в Италии.

Хью из Милана считал себя несчастным изгнанником, живущим во второстепенной стране. Его невольник-турок порождал сплетни среди горожан, а его закупки оливкового масла на рынке в количествах, далеко превосходящих возможные потребности его хозяйства, также сопровождались всяческими слухами. Но его регулярные посещения мессы в сопровождении раба, который, как вскоре обнаружилось, был свободным человеком и христианином, успокоили слухи о том, что он иноверец.