Блеск и нищета номенклатуры - [16]

В результате гражданской войны, бегства от голода в деревню численность кадровых рабочих к 1920 году сократилась до 700 тысяч. Разумеется, ни Ленин, ни большая часть старой большевистской гвардии, призывая в 1918 году рабочих и солдат к разгону «самого демократического буржуазного парламента» (так Ленин в работе «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме» сам охарактеризовал Учредительное собрание), не предполагали, что рабочий класс наряду с интеллигенцией понесет такие жертвы. Трагическую судьбу русского рабочего интуитивно чувствовал такой глубокий знаток рабочей жизни, как М. Горький. Из близких к Ленину людей он одним из первых увидел в разгуле революционной нетерпимости опасность для пролетариата. Еще 11 января 1918 года в статье «Интеллигенту из народа» пролетарский писатель предупреждал, обращаясь к газете «Правда»:

«Социальная революция без пролетариата — нелепость, бессмысленная утопия, а через некоторое время пролетариат исчезнет, перебитый в междоусобице, развращенный той чернью, о которой вы говорите. Пролетариат без демократии висит в воздухе, вы отталкиваете демократию от пролетариата».

Введенный по инициативе Ленина нэп преследовал цель не только окончательно покончить с иллюзиями военного коммунизма и перевести хозяйство страны на нормальный экономический круговорот, но и предотвратить «отталкивание пролетариата от демократии». Сталинские фальсификаторы истории, шельмуя ленинские идеи, старательно внедряли в сознание масс, что нэп нанес ущерб интересам пролетариата. Фактически же дело обстояло как раз наоборот. Можно сказать, что именно нэп спас российский пролетариат. Разделение партийной и хозяйственной власти дало быстрые результаты. Прекратился развал промышленности, снова заработали фабрики и заводы. Возродилась дисциплина. И не при помощи угроз и призывов к пролетарской сознательности, а введением реальной денежной оплаты за реальный труд взамен расчетов натурой. В результате за три года производительность труда удвоилась — случай уникальный за всю историю советской экономики.

Возросли заработки — они превысили даже довоенный уровень. С ростом достатка населения власти стали ослаблять и идеологическое давление. В стране увеличивается число независимых издательств. Множится количество журналов, альманахов. В Москве свободно работает Академия духовной культуры. Лекции читают известные русские философы, исповедующие разные взгляды: Бердяев, Вышеславцев, Степун. В городах словно по мановению волшебной палочки сотнями открываются дорогие и дешевые рестораны, трактиры, закусочные. Рабочие клубы устраивают вечера с буфетом. Возрождаются профсоюзы, причисленные ранее к «государственным организациям». Партия, постигая ту истину, что тотальный контроль над демократией оборачивается экономическим крахом и разгулом насилия, ориентирует союзы рабочих на «защиту интересов трудящихся масс в самом непосредственном и ближайшем смысле слова». В том числе и от «бюрократического извращения» госаппарата.

Начавшийся после смерти Ленина демонтаж нэпа подрубил надежды на укрепление экономического достоинства рабочих и в конечном счете надежды на реальное участие пролетариата в политике.

Энергия великих строек

Положение рабочих с откатом нэпа и началом ускоренной индустриализации заметно ухудшается. Огромный приток крестьян, бегущих от насильственной коллективизации, резко обостряет жилищный кризис городов. Начинается новый круг «уплотнений». Разорение деревни, сокращение крестьянской запашки, свертывание мелкооптовой и розничной частной торговли приводят к деградации продовольственного снабжения. Обобществленный сектор в оптовой торговле составляет уже почти 100 процентов, в розничной — около 90. Исчезают дешевые трактиры, чайные, народные «обжорки», где можно было просто, но сытно и недорого поесть.

Вместо них в городах, на местах «великих строек» начинают действовать рабочие столовые, управляемые «государственной сферой обслуживания». В романе «Энергия» Федор Гладков описывает рабочую столовую на строительстве Днепрогэса, заложенного в 1927 году: «Я бываю на фабрике-кухне, и меня тошнит от одного вида гнусного ядева. Я бываю на участках работ, куда пища привозится в термосах. Это синяя болтушка смердит трупом и выгребной ямой. Рабочие предпочитают хлеб с водой».

Но рабочие сознательно шли на жертвы и лишения. Цифры первого пятилетнего плана пьянили воображение. Лозунг «Пять в четыре» подхватывается в декабре 1929 года съездом ударников. Энтузиазм захлестывает страну. Великие стройки ликвидируют безработицу; кажется, еще одно, последнее усилие — время лишений минует, и за углом засияет обещанное солнце социализма. Страна, подогреваемая миражами успехов (новейшие исследования советских экономистов убедительно показали механизм статистической лжи), все дальше углубляется в лес ирреальностей и мифов.

Выступая на XVI съезде ВКП(б) в июне 1930 года, Сталин риторически спрашивает делегатов: «Но если в 1929–1930 годах всего лишь 2 процента народного дохода перепадает на долю эксплуататорских классов, то куда девается остальная масса народного дохода?» и сам себе отвечает: «Ясно, что она остается в руках рабочих и трудящихся крестьян… Вот где основа систематического роста материального благосостояния рабочих и крестьян СССР».