Блещет золото кровью алой - [16]

Шатун подошел к шкафу и, распахнув его, принялся сгребать на пол сложенные стопкой простыни, свитера, рубашки. Разглядев среди белья женскую сорочку, язвительно спросил:

– Надеюсь, ты ее не носишь… Ладно, не сверли так глазками, пошутил я, вижу, что не твой размер. Отодвиньте диван, – распорядился Шатун и, направив строгий взгляд на «акробата», стоявшего с пистолетом, предупредил: – Коля, если что не так, стреляй в лоб! Понял?

– Не впервой, не промахнусь.

Поднатужившись, долговязый с брюнетом отодвинули громадный диван. Приподняв сиденье, заглянули внутрь.

– Похоже, что нет, – пожал плечами долговязый. – Осмотрел каждую щель, да там особенно и не спрячешь, все на виду.

– В мусорное ведро заглянул?

– А то! – Долговязый почти обиделся. – Его ошметки по всей кухне валяются. Может, его здесь нет?

– Ищи, Кирзач, здесь должно быть! Я это носом чувствую. Вот что, ванную осмотри, там самое подходящее место для тайника.

– Хорошо, сделаю!

– Я скажу, где находится яйцо Фаберже, – заявил со своего места Григорий.

– Где же оно? – повернулся Шатун.

– Я закопал его в одной лесопосадке. Обычно там народу не бывает. В случае чего, всегда можно отрыть.

– Далеко отсюда?

– Ехать минут двадцать пять. Можешь спросить у Кеши, – кивнул он на поверженного приятеля. – Он подтвердит.

– Да, это так, – приподнял Иннокентий голову.

– Поехали! Поднимите его!

– Только дай мне слово, что отпустишь нас сразу, как только я тебе покажу место.

– Торговаться начал? Это хорошо, – одобрительно отозвался Шатун.

– Мне нужны гарантии, что ты нас не грохнешь.

– Послушай, парень, о чем базар между своими. Ты мне не нужен. Можешь уматывать на все четыре стороны, как только я получу яйцо, – приободрился Шатун. – Но советую тебе не дергаться. Все, потопали!

Выходили из комнаты безо всякой суеты. Было понятно, что подобные действия для них не в новинку. Впереди, закрывая проем, двигался человек-гора, а за ним, чуток в стороне, видно, чтобы иметь возможность для маневра, мускулистый. Его правая рука была спрятана в кармане. Следом за ними Григорий и Кеша, дальше долговязый с чернявым. Процессию замыкал Шатун, контролируя каждое движение.

– К машине, – распорядился вор, кивнув на микроавтобус.

Приветливо, как если бы приглашал лучших друзей, Кирзач распахнул перед Григорием дверцу и хмуро, пресекая возможность препирательства, сказал:

– Пошевеливайся!

В какой-то момент Григорий подумал о том, что выдалась удобная минута для нападения, но долговязый, ткнув стволом в бок, перечеркнул возможность. С другой стороны, закрыв возможность бегства, устроился мускулистый.

– Не дергай башкой, если не хочешь остаться без печени, – процедил он сквозь зубы.

В другую машину, под присмотром человека-горы и чернявого, посадили Иннокентия.

– Чего сидим? Поехали! – распорядился Шатун и, заметно повеселев, добавил: – Показывай!

– Знаешь посадки на Магистральной? – угрюмо спросил Григорий.

– А то как же! – весело отозвался Шатун. – У меня там вся юность прошла. В тех кустах я впервые девку попробовал. Сколько же мне лет было? Лет пятнадцать… Или все-таки четырнадцать?

– Каменную сторожку у дороги знаешь?

– Там, где электроподстанция была?

– Верно, – уныло подтвердил Григорий. – Только оттуда давно уже все вынесли.

– И что?

– Вот в ней я и спрятал яйцо Фаберже. Среди хлама.

– Ты же говорил, что закопал.

– Это не совсем так, оно там. Но без меня вы все равно не найдете.

– Ловко придумал! – со смехом отозвался Шатун, все более веселея. – Кто бы мог подумать! А я-то считал, что, кроме дерьма и гондонов, там ничего нет. Ладно, покажешь, где оно, и можете валить на все четыре стороны.

На город понемногу легла ночь, окутав в плотную непроглядную темноту городские кварталы. Лишь дороги, подсвеченные уличными фонарями, рассекая темень, выглядели артериями. Григорий не однажды попадал в скверные ситуации, но в такую, как нынешняя, оставаясь под прицелом наставленных стволов, впервые.

Однажды, лет пятнадцать назад, занимаясь рэкетом, Григорий Карасев был избит хозяином магазина и его людьми, когда пришел в очередной раз за оговоренными отступными. Едва живого его связали по рукам и ногам и бросили в сарай. Сразу не убили только потому, что боялись перепачкать паркет, а еще намеревались допить разлитую в стаканы водку. Даже тогда Григорий не считал, что находится в безвыходной ситуации. Оставшись в одиночестве, он зубами развязал веревку на руках и выбрался через небольшое окно наружу.

Теперь же ситуация выглядела куда более драматичной. Сейчас он воевал не с бизнесменами, озадаченными собственной маржой, а с людьми совершенно иной породы, умеющими обращаться с оружием, способными легко перешагнуть через труп.

Свернув с трассы, съехали на проселочную дорогу. Машину неприветливо встретили колюче торчавшие ветки. Одна из них неприятно прошлась по кузову автомобиля, заставив водителя чертыхнуться.

– Дьявол! Теперь царапина будет! Шлифовать придется.

Свет фар резанул чернеющий лес, отшвырнув границу мрака в глубину. Неохотно отступая, темень мгновенно смыкалась позади, забирая машину в беспроглядный плен. Лишь луна, подсвечивая серебром дорогу, то пряталась за кроны деревьев, то вновь вспыхивала из-за крон серебряным сиянием, как если бы играла в прятки.