Блек. Маркиза д'Эскоман - [32]

— Хорошо! Это хоть как-то развлечет на мгновение!

Но вот они прибыли в Нью-Йорк.

Суета большого торгового города, поездки по окрестностям, прогулки по Гудзону, посещение Ниагары сделали трехмесячное пребывание здесь вполне терпимым.

Но среди всего этого случались ужасные потрясения.

Время от времени шевалье встречал женщину, походившую на Матильду либо лицом, либо фигурой.

Тогда он отстранял руку своего друга, опрометью бросался вперед и семенил за дамой до тех пор, пока не сознавал свою ошибку, и, поняв это, он падал без сил прямо там, где стоял: или на скамейку, или на каменную тумбу, или даже прямо на землю, — и так оставался до той минуты, пока его друг не приходил за ним.

Вот почему капитан, решил его полностью избавить от этих испытаний, удалив от цивилизации.

Он поднялся с ним по реке Святого Лаврентия до Верхнего озера, по Миссисипи отплыл из Чикаго, спустился по реке до Сент-Луиса, поднялся по Миссури до форта Мандан и там, присоединившись к каравану, следовавшему вдоль русла реки Йеллоустон, пересек вместе с ним Сьерру де Лос Мембрес и достиг Санта-Круса, затем по Рио Колорадо спустился до Калифорнийского залива, пользуясь этой возможностью показать шевалье новые места, а главное, женщин, которые ни своим лицом, ни фигурой не могли бы напомнить шевалье г-жу де ла Гравери.

В ту пору Калифорния еще принадлежала Мексике и поэтому все еще была пустыней. Капитан и его друг остановились в бараке, стоявшем на том месте, где сегодня находится театр Сан-Франциско, — в бараке, в ту пору почти одиноко смотревшемся в воды Алого моря.

Шевалье проделал всю эту долгую дорогу то плывя на корабле, то сидя верхом на муле или лошади; его прежние страхи улетучились, и, не став первоклассным наездником, он все же научился более или менее умело справляться с различными верховыми животными, на которых ему приходилось садиться.

Помимо этого, его друг, воспользовавшись яростью, которая вызывала у г-на де ла Гравери неумолчная болтовня зеленых попугайчиков (целые стаи их встречаются от Санта-Круса до Калифорнийского залива), отвлекавших шевалье от его раздумий, дал ему в руки ружье, и мало-помалу под руководством Дюмениля шевалье научился обращаться с этим оружием.

Шевалье де ла Гравери не стал первоклассным стрелком, но, тем не менее, с тридцати шагов, без спешки целясь, он почти непременно попадал в зеленого попугайчика.

Стремясь разнообразить удовольствия, капитан время от времени заменял ружье на пистолет, а пулю — на дробь. Господин де ла Гравери начал с того, что, сделав первые сто выстрелов по первым ста попугайчикам, промахнулся все сто раз; потом он все же попал в одного из них, упустил пятьдесят и снова попал; затем он стал упускать не более двадцати пяти, двенадцати, шести; наконец, он начал попадать в одного попугая из четырех.

Его меткость в стрельбе из пистолета никогда не поднималась выше этого предела, но капитан, стрелявший в попугайчиков без промаха, посчитал, что его друг добился громадных успехов, и заявил, что чрезвычайно им доволен.

Затем, под тем предлогом, что г-н де ла Гравери склонен к полноте, он вынудил его заняться фехтованием. Ради этого упражнения, заставлявшего шевалье выйти из присущего ему обычного состояния апатии, капитану потребовалось употребить всю свою силу воли; но шевалье, как ребенок, привык повиноваться, и, будучи на третьем уровне в стрельбе из ружья, на четвертом в стрельбе из пистолета, он, по всей вероятности, был где-то на шестом или на седьмом в искусстве фехтования.

Все это не представляло ни для кого никакой опасности и не служило для нападения, но теперь при необходимости шевалье мог защитить себя, на что ранее он был совершенно неспособен.

Однако капитан вынашивал еще более дерзкий и отчаянный план: он хотел воспользоваться первым же судном, отплывающим на Таити, и предоставить своему другу возможность провести год в этом райской уголке Тихого океана, в этом цветнике Полинезии.

Случай не замедлил представиться.

Шевалье поднялся на борт, даже не поинтересовавшись, в какую точку земного шара он поплывет под этими парусами.

Двенадцать дней спустя они высадились на берег в Папеэте.

До сих пор капитан ни разу не замечал, чтобы его друг обращал хоть малейшее внимание на окружающий пейзаж, даже Ниагарский водопад всего лишь на мгновение смог привлечь его внимание, а единственным признаком его удивления было то, что он заткнул себе уши и сказал:

— Уйдем отсюда, а то я оглохну.

Он спускался по Миссисипи и видел, как мимо него проплывают трехэтажные гиганты, похожие на плавучий городской квартал, но даже не поднял глаз, чтобы посмотреть на их верх; он пересекал девственные леса, но, затерянный среди них, нимало не волновался, как можно будет выбраться оттуда; он блуждал в поисках пути в бескрайних прериях и ни разу вопросительно не посмотрел на горизонт, пытаясь угадать, придет ли им когда-нибудь конец.

Но, прибыв в Папеэте, он не мог удержаться, чтобы не сказать:

— В добрый час! Вот страна, которая производит на меня приятное впечатление… Как она называется, Дюмениль?

— У нее много имен, — ответил капитан. — Кирос, первый побывавший здесь, назвал ее Саиттария; Бугенвиль, как истинный француз восемнадцатого века, — Новой Киферой; Кук — островом Друзей; как видишь, у тебя широкий выбор.