Блеф - [39]

– Ну, давай же, пошли в постель, – прошептала она, хватая его за руки. Забравшись на постель, она встала на колени и подвела его к себе, стоя. Аккуратно положила его руку прямо себе между ног.

Хотя молодой проповедник и испытавал глубочайшее удовлетворение каждый раз, когда его ласки доводили ее до оргазма, он чувствовал в себе странную отстраненность, такую, будто он наблюдал за происходящим сквозь зеркальное стекло. В смущении подумал о том, что он вообще делает здесь, в этом притоне, с облезающей с плохой штукатурки краской, убогими лампочками, скрипучей пружинной кроватью и телевизором, недремлющим оком глядящим на него. Пожалел о том, что вообще согласился с предложением Белинды Мэй снять номер здесь, у Грани. Его нервировал тот факт, что часть его повела себя точно так же, как те люди, которые постоянно приходят к Грани, испытывая судьбу на безопасном расстоянии. Молодой проповедник хотел верить, что Господь уже наполнил эти пустоты в его сердце.

Но доступная прелесть Белинды Мэй беспокоила его куда глубже, чем простирались его навязчивые сомнения в самом себе. Он аккуратно толкнул ее вперед и со странной дрожью, такой, какой он не испытывал с тех пор, как юношей склонялся перед алтарем, вдруг осознал, что ее светлые волосы рассыпались по подушке в стороны, будто крылья ангела. Когда он поцеловал ее ухо, она принялась соблазнительно извиваться. Он спустился ниже, облизывая ее шею. Еще ниже, чтобы поцеловать ее грудь, и почувствовал, как по коже под волосами пошел жар, когда она тихо застонала, запуская пальцы ему в волосы. Он опустился еще ниже, к ее животу, водя языком вокруг ее пупка. Счел это мастерским и очень тонким ходом. И был безмерно благодарен, когда она наконец широко раскинула ноги, в знак приглашения, которое он немедленно принял, опуская голову еще ниже и принимаясь лизать ее с языческим неистовством. Еще никогда у него не было женщины, настолько приятной на вкус. Никогда еще он не желал так страстно служить женщине, а не быть обслуживаемым ею. Никогда еще не испытывал такого бесхитростного преклонения пред алтарем любви. Никогда еще не унижал себя с такой радостью, таким легкомыслием и распутством…

– Лео? – сказала Белинда Мэй, приподнимаясь на локтях. – Что случилось?

Молодой проповедник тоже приподнялся на локтях и поглядел себе между ног, где его мужское достоинство обмякло, будто висельник. О Господи, почему оставляешь меня, в отчаянии подумал он, с трудом сдерживая достойную подростка панику. Виновато улыбнулся, поглядев на алтарь, все еще широко открытый и зовущий, на ее залитое потом тело, блестящие груди и сияющее прекрасное лицо.

– Не знаю. Наверное, сегодня я не в форме.

Белинда Мэй капризно надула губы и потянулась так невинно, будто была здесь одна.

– Плохо. Я могу тебе помочь?

В течение следующих секунд молодой проповедник взвесил в уме несколько доводов, в основном насчет того, как лучше соблюсти баланс между вежливостью и откровенностью. В конце концов решил, что она лучше среагирует на откровенность. Хищно улыбнулся.

– Думаешь, надо что-нибудь в рот положить?

Вся его жизнь пронеслась у него перед глазами, когда она перекинула левую ногу через его голову, слезла с кровати и встала.

– Какая чудесная мысль! – воскликнула она. – Здесь суши-бар через дорогу! Ты угостишь меня ужином!

Ее ягодицы соблазнительно заколыхались, когда она решительно пошла в ванную. Закрыла за собой дверь, включила душ, но, видимо, о чем-то вспомнила и высунула голову прежде, чем продолжить свои дела.

– А потом вернемся сюда и попробуем еще раз, – быстро сказала она.

Молодой проповедник онемел. Перекатился на спину и уставился в потолок. Хаотичный рисунок трещин на нем странным образом напоминал изгибы его собственной судьбы, приведшие его сюда. Он тяжело вздохнул. По крайней мере, возможность столкнуться с рыщущей снаружи съемочной группой, которая может разузнать о его интрижке, – уже не самое худшее, что может случиться в этой жизни.

Хуже будет, если они вдруг разузнают, что у него не встает.

А вот тогда урон, который понесут его политические амбиции, будет просто безмерен. Американский народ простит кандидату в президенты любое количество грехов, но эти люди хотят, чтобы такой человек был силен хотя бы в грехах.

– На самом деле, у тебя еще пара рук есть, если что, – подала голос из ванной Белинда Мэй.

Какой ужас, подумал Лео Барнетт, цепляясь за край пропасти отчаяния. Прощай, Белый дом, здравствуйте, Небеса.

II

Этим вечером он ощущал город внутри себя и себя внутри города. Ощущал сталь, кирпич, цемент. Мрамор и стекло. Будто его органы прикасались к домам и улицам Джокертауна каждый раз, как атомы тела собирались и разлетались в разных планах реальности. Его молекулы черными клубящимися облаками перетекали сквозь город, будто волны, смешиваясь с воздухом, влажным в предчувствии дождя, колеблясь от раскатов грома вдали. Сегодня он с особенной силой ощущал свою неумолимую связь с прошлым и будущим Джокертауна. Грядущая гроза будет точно такой же, как предыдущая, и следующая тоже не будет от нее отличаться. Сталь и цемент неизменны, кирпич и камень вечны, стекло и мрамор бессмертны. Пока есть этот город, то есть и он сам, пусть и в этом разреженном состоянии.