Блаженной памяти - [70]

Летом детей на четверть часа выпускают на волю, под липы — в чашке у Фрейлейн, которой каждый вечер подают отвар, прошлогодние цветы этих лип. Шумит и трепещет мощная ночная жизнь: шевелятся прихваченные лунной изморозью листья, попискивают, испугавшись хищника, птицы, высиживающие птенцов, во влажной траве хором поют лягушки, колотятся о большую масляную лампу насекомые, рискующие упасть в липовый отвар гувернантки. В конюшне совсем рядом бьет копытом лошадь; кучер с фонарем обходит свой мирок; вдали фермер хлопает тяжелой дверью хлева, где только что отелилась Рыжуха. Но дети из Сюарле — душой горожане: ничто не волнует их в окружающей природной среде. Их внимание скорее привлечет поблескивающий на балконе огонек сигары г-на Артура, чем усеявшие небо звезды. Однако пора возвращаться в дом: Фрейлейн сказала, что уже слишком свежо; каждый берет на консоли в прихожей свою свечу. На смену игре в гримасы приходит другая игра — с тенями на стене, идущей вдоль лестницы. Жанна поднимается по ступенькам тем же способом, каким утром по ним спускалась. У отцовской двери понижают голос — папенька, наверно, уже спит. Перед сном никто не забывает помолиться, по крайней мере, так положено.

Обычай требует, чтобы 31 декабря дети письменно поздравляли отца с Новым годом: письмо, конечно, многократно переписывается, чтобы в нем не осталось ошибок. У меня случайно сохранились письма, написанные по этому случаю Фернандой в возрасте от девяти до двенадцати лет. Вот письмо, написанное в одиннадцать.

Дорогой папенька!

Позвольте по случаю Нового года пожелать Вам всего самого лучшего в этом году, прекрасного здоровья и долгой жизни, и при этом еще раз выразить Вам свою огромную, глубокую благодарность. Я молю Бога, дорогой папенька, чтобы в 1884 году он осенил Вас своим благословением и даровал нам счастье, еще долгие годы храня Вас в добром здравии для искренне любящих Вас детей и внуков и в особенности для почитающей Вас Вашей младшей дочери

Фернанды

Сюарле, 1 января 1884 года.

Нам неизвестно, как отвечал на эти излияния чувств г-н де К. де М. Его новогодние подарки детям наверняка выбирала в Намюре Фрейлейн. Во всяком случае, каждый ребенок получал золотую монету, которую имел право хранить до вечера, после чего ее клали на его имя в банк на счет с процентами — предполагалось, что это должно научить детей бережливости и умению считать доходы.

Такая семейная жизнь кажется в наши дни гротескной, или чудовищной, или даже и той и другой вместе. Но дети из Сюарле не сохранили о ней особенно дурных воспоминаний. Тридцать лет спустя постаревшие Октав, Теобальд, Жоржина и Жанна вспоминали о ней при мне умиленно, с затаенной улыбкой. Молодые хиловатые ростки сумели пробиться и расцвести между камнями.

Физическая ущербность Жанны, умственная ущербность Гастона, быть может, сыграли известную роль в том, что в Сюарле почти не вели светской жизни. Однако на некоторых официальных торжествах присутствовали неукоснительно. Г-н де К. де М. несомненно бывал на приемах у губернатора, а его дочери во время краткого промежутка между пансионом и замужеством — на местных дворянских балах. Они долго готовились к этим балам, а потом долго их вспоминали. Время от времени Фрейлейн вывозит барышень в Намюр, чтобы сделать покупки и нанести визит монахиням доминиканского монастыря. Кучер помогает мадемуазель Жанне взобраться в карету и выйти из нее.

Для визитов к родственникам семья из Сюарле может воспользоваться удобствами, железной дороги. К 1880 году железные дороги множатся, как в наши дни автострады, и кажется, что им суждено ветвиться и развиваться до скончания времен; вокзал становится символом современности и прогресса. Но хотя строгое разделение вагонов на три класса и поездки в купе, отведенных только для дам, позволяют строго соблюдать правила приличия, все-таки молодым особам из Сюарле приходится сносить вокзальную толчею больших городов, таких, как Намюр и Шарлеруа; на Зоэ и Жоржину глазеют продавцы универсальных магазинов и, поднимаясь на ступеньку вагона, барышни рискуют оказаться предметом слишком настойчивой услужливости престарелых волокит. Впрочем, из-за увечья Жанны передвигаться таким способом вовсе не так удобно. Фрейлейн предпочитает, чтобы ее барышни ездили в доброй старой карете, а если путь слишком длинен, передвигаются на смешанный манер: сюарлеский кучер высаживает молодых хозяек на местном вокзале, а кучер тех, кто пригласил их в гости, приезжает за ними на другой вокзал, таким образом избавляя их от сложных пересадок. Карета — все равно что родной дом: здесь сервируют домашний обед, Фрейлейн проверяет, хорошо ли ее ученицы выучили уроки, и в который раз рассказывает им забавные и поучительные истории — их у нее в запасе несчетное множество, и поколение спустя они будут доводить меня до белого каления.

Есть среди них, например, история о старике, уже немного впавшем в детство, которого сын и невестка кормят отдельно, подавая ему еду в деревянной миске, чтобы она не разбилась, если старик ее уронит. Однажды сын замечает, что его собственный маленький сынишка что-то вырезает ножиком из подобранной деревяшки. «Что ты вырезаешь?» — «Вырезаю миску для тебя, когда ты станешь старым». Или другая история о мальчике, который вместе с отцом возвращается из деревни, где они купили кило вишен. Мальчику неохота нести слишком тяжелую корзину. Тогда отец берет ее у сына и по дороге ест вишни, выплевывая косточки. Каждые пять минут он по доброте душевной бросает на землю нетронутую вишню, которую малыш, нагнувшись, подбирает в пыли. Вот что выигрывает тот, кто не хочет быть услужливым. И, наконец, специально адресованная двум старшим барышням, уже невестам, жуткая история о девушке, которая во что бы то ни стало хотела, чтобы ее ручки в день свадьбы были белоснежными. Накануне венчания она завела их за голову и стоя проспала всю ночь. Наутро ее нашли мертвой. Чтобы поднять дух слушательниц, которые совсем скисли от этой истории, Фрейлейн отпускает одну из своих невинных шуточек, всегда одних и тех же и всегда на редкость дурацких. По складу натуры и из принципа она вечно поддразнивает девочек — в те времена считали, что таким способом можно воспитать силу характера. Время от времени кучера просят остановиться, и та из барышень, которой понадобилось по-маленькому, стыдливо скрывается в высоких овсах.