Блажен, кто смолоду был молод - [7]

Он грамотно писал. Не столько от заучивания правил, сколько от хорошей по природе зрительной памяти. «Я всегда с тебя списывал», — говорил товарищ по парте Рем. На слух плохо запоминает телефоны и адреса. А написанное крепко оседает в мозгу. Изменения правописания запутывают его: как правильно писать – попрежнему или по-прежнему.

Лучшей учительницей была пожилая Прасковья Семеновна – доброжелательная, интеллигентная, вся сосредоточенная на своем предмете – русском языке. Впервые он встретил живую киношную героиню.

Директор школы Иван Евстафьевич, тихий, хромой инвалид войны, вел историю. Сидя за столом, он как бы незаметно читал прямо по учебнику, а ученики так же незаметно отслеживали его по своим учебникам. Ему прощали: занятой хозяйственник, человек положительный, спокойный.

Географ Логин Филиппович, во френче и галифе – тоже хороший человек. К старшеклассникам он был лойялен, а буйных младших пользовал линейкой. Нравился его мужской характер. Когда на экзамене один ученик запнулся и после паузы начал: «Франция…», Логин прервал: «Пес с ней, с Францией, ты мне ответь, какой вопрос тебе задать, на котором ты бы споткнулся?»

Попросил Зиновия показать на карте полуостров Юкаган. Тот не знал даже, в какой это части света. Логин подсказал: в Мексиканском заливе. Зунька закрыл залив своим телом от Логина и ткнул указкой наобум.

— Правильно, — сказал Логин.

На экзаменах подмечали билеты для сдающих позднее, но Логин все подмеченные билеты убирал.

Еще один мужчина – военрук – стал жертвой юношеской жестокости. Над добрым и наивным человеком издевались: кричали, бегали по классу, стучали по партам.

Кутерьма началась с 8 класса. Учительницы старших классов – колоритные фигуры. До этого он получал только пятерки, иногда четверки. Здесь первая двойка стала для него катастрофой. А для этих учительниц двойка было привычным инструментом наказания за малейшие провинности. Подсказал Зиновию: получил двойку по математике. Нет закладок в учебнике: двойка по литературе. Двойка по химии за окраску ионов, хотя это еще не проходили.

Нарастало отвращение ко всей этой неразберихе и суматохе. Однако не все так переживали. В 8-ом классе Крединер заявил: «Школьные годы – лучшие годы моей жизни, поэтому их надо продлить» и остался на второй год.

Учительница литературы Фатинья Васильевна – полнотелая женщина среднего возраста, с добрым русским лицом.

Она забавна, когда сидит над журналом, поджав губы, как ребенок, подложив одну ногу под себя, оживляется, когда читают вслух тексты, повторяет их с выражением.

Описание судей в романе «Мать»:

«…ввалившаяся в рот верхняя губа…»

— Зубов нет, ввалившаяся губа, — поясняет она.

«…дряблая, красная шея, огромный живот, который он прикрывает поддевкой…»

— Ну вот, вы подумайте, это же эксплуататор, эксплуататор – дряблая шея, огромный живот, — она показывает обеими руками на свой живот.

Все, конечно, хохочут, у нее самой живот не маленький.

— Они отрицали всё старое, — рассказывает о футуристах, — и даже слова решили придумывать новые. Звуки. Вот они и говорили: Дррррр! Вррррр!

Взмахнула в воздухе рукой и заколыхалась в смехе: Хе, хе, хе…

Класс стонет от смеха.

— И вот, значит, публика собралась на футуристов, ждет полчаса, час, начинает волноваться, требует, чтобы, следовательно, начинали. И вот тогда на сцену выходят раскрашенные футуристы: Маяковский в желтой кофте, Бурлюк со звездой на лбу… Садятся за стол, пьют чай, публика удивляется, что же это такое…

Фатя наклоняется к ученикам, вытягивает вперед руку с указательным пальцем вверх:

— Вы понимаете, пьют чай, а?

Она выпрямляется и колыхается.

— Ну, наконец, Бурлюк выступает и излагает свои взгляды на искусство. Ну, тут публика вынимает все, что у нее есть, и бросает в них, хе, хе, хе! Назавтра в газетах: скандал. Им только это и надо. Публика к ним валом валит, как же, скандал.

Теперь уже смеются надо всем: и над футуристами, и над Фатей.

У нее легко и бездумно рождаются афоризмы.

Двое разболтались между собой, Фатя листает книгу, потом спокойно заявляет:

— Разве вы не видите, как у меня негодование против вас горит.

Как-то класс расшумелся, пока она рылась в тетрадках; не поднимая головы:

— Сядьте, то есть замолчите!

Шпрингу, который опоздал и оправдывается:

— Я пришла, вы пришли, идите вон!

Позднякову, плохо отвечавшему:

— Сядьте на место и говорите чушь!

— Никакого ничего, — кричала она, когда все подряд плохо отвечали.

На ее многократное объяснение «воинствующего гуманизма» ответили своим афоризмом: «Просто гуманизм – если любишь папу и маму, а если еще и бабушку, то это уже воинствующий!»

Обидчивый Колесов запоминал все нанесенные ему Фатей обиды.

На ответе по «Обломову» она спросила, какого цвета были у Захара панталоны и сюртук. Он озлобился и заупрямился. Она подытожила:

— Вот не знала, что ты такой ленивый да безалаберный.

Поставила единицу и обещала не спрашивать всю четверть.

Поставила двойку за биографию Горького: всё рассказал, но не привел дословно цитат. Поставила тройку за четверть. Хотел нагрубить после уроков, но не дождался, плюнул и ушел.

Фатя ведет еще и логику. Недавно поставила ему пять, а на другой день двойку: она пришла в класс без журнала, вызвала вне очереди. Результат ясен.