Блаватская - [171]

Тем не менее многие аспекты теософского учения, которые Блаватская подвергла тщательному изучению, были мне симпатичны. Внимательное исследование этих книг повысило мой интерес к мадам Блаватской, поэтому, когда представился случай познакомиться с ней лично, я с большим удовольствием им воспользовалась.

Вскоре после описанного мною визита я присутствовала на вечеринке у миссис Синнетт, где впервые встретила полковника Олкотта. Он собрал вокруг себя многих слушателей и рассказывал о различных случаях, которые он наблюдал и которые происходили с ним самим, связывая их непосредственно с „феноменом“. Однако это не заставило меня изменить отношение к мадам Блаватской, чья яркая личность, окутанная мистикой, вызывала во мне повышенный интерес.

Тем не менее я не стремилась к ней приближаться и проводила приятные вечера с другой новой знакомой, мадам Гебхард, которая позже стала моим очень близким другом и которая развлекала меня множеством историй из жизни „старой леди“ — так Е. П. Б. называло ее близкое окружение.

Только у нее я встречалась с мадам Блаватской во время своего пребывания в Лондоне и не думала, что когда-нибудь увижу ее вновь.

Я уже готовилась к отъезду, и вдруг однажды вечером, к моему великому изумлению, получаю письмо, написанное незнакомым почерком, как выяснилось, принадлежавшим мадам Блаватской.

В письме было приглашение приехать к ней в Париж для какого-то личного разговора, который у нее ко мне есть.

Соблазн лучше узнать личность, которая меня чрезвычайно интересовала, основательницу общества, к которому я принадлежала, одержал верх, и я решила возвратиться в Швецию через Париж.

По приезде в Париж я позвонила на квартиру мадам Блаватской, но мне сказали, что она в Энгьене у княгини Адемар. Недолго думая, я села в поезд и скоро оказалась перед очаровательным домом мадам Адемар. Здесь меня ожидали новые трудности. Послав свою визитную карточку с просьбой увидеть мадам Блаватскую, я получила ответ, что леди занята и не может меня принять. Я ответила, что могу подождать, что я приехала из Англии и не уеду, пока ее не увижу.

После этого меня проводили в гостиную, полную народа, ко мне подошла княгиня Адемар и приветливо отвела в другой конец комнаты, где сидела мадам Блаватская.

После слов приветствия и извинений она сказала, что собирается вечером обедать в Париже с герцогиней де Помар, и пригласила меня к ней присоединиться. Поскольку герцогиня была моим старым другом и я была уверена, что мое присутствие не покажется ей навязчивым, я согласилась. Вечеринка прошла в приятных разговорах со многими интересными людьми и в слушании живой речи мадам Блаватской. По-французски она говорила гораздо свободнее, чем по-английски. Здесь у нее было даже больше почитателей, чем в Лондоне.

В поезде из Энгьена в Париж Блаватская была молчалива и рассеянна. Она призналась, что устала, и мы разговаривали очень мало, разве что об очень обыденных вещах. Только однажды после долгого молчания она сказала мне, что отчетливо слышит музыку из „Вильгельма Телля“, и заметила, что эта опера была всегда одной из самых ею любимых.

Мое любопытство было затронуто, обычно в это время оперных представлений не давали. Впоследствии, наведя справки, мне удалось выяснить, что ту самую арию из „Вильгельма Телля“ в тот день и в то самое время исполняли на концерте в театре „На Елисейских Полях“. Действительно ли мелодия достигла ее слуха, когда она находилась в состоянии гиперэкстаза, или на нее снизошел свет астрала, я не знаю, но с тех пор я не раз убеждалась, что она может слышать то, что происходит на расстоянии.

В тот вечер с герцогиней де Помар не происходило ничего такого, о чем стоило бы говорить, но когда я собиралась возвратиться в гостиницу, мадам Блаватская попросила меня приехать к ней завтра в Энгьен. Что я и сделала. Там меня сердечно встретила мадам Адемар, но лично пообщаться с мадам Блаватской удалось не более, чем в предыдущий день. Однако я с удовольствием познакомилась с мистером Джаджем, исполнявшим в то время роль ее личного секретаря, мы с ним много беседовали, гуляя в свободные часы по красивому парку в тени деревьев.

Мадам Блаватская проводила все дни, запершись в комнате, и я встречалась с ней только по вечерам за обеденным столом, где она была окружена почитателями и с ней невозможно было поговорить наедине. Теперь у меня нет никаких сомнений, что те трудности, которые возникали у меня, и те отсрочки в серьезном разговоре являлись моим испытательным сроком, хотя в то время я об этом не подозревала.

Наконец у меня возникло острое желание вернуться в Швецию и больше не испытывать гостеприимство хозяев. Я отвела в сторону мистера Джаджа и попросила его передать „старой леди“, что, если ей нечего мне сказать, я уеду на следующий день.

Вскоре меня пригласили к ней в комнату и последовала беседа, которую я никогда не забуду.

Она сказала мне многие вещи, которые, как я думала, были известны только мне самой, и закончила беседу, добавив, что два ближайших года я должна буду посвятить исключительно теософии.

В то время у меня были причины считать это для себя совершенно неприемлемым, и поскольку умалчивать это было бы нечестно, я чувствовала себя обязанной сказать ей об этом.