Блатные и уличные песни - [5]

И напрасно мальчишки увлекались-то ей.

Не подарит улыбки, не посмотрит, как надо,

И с каким-то презреньем все глядит на парней.

Но однажды на танце не шумливый,

но быстрый,

К ней прилично одетый паренек подошел.

Суеверный красавец из преступного мира

Поклонился он Нине и на танец увел.

Сколько чувства в них было,

сколько ласками грели!

Воровская любовь коротка, но сильна.

Не напишут романа про любовь уркагана,

Воровская любовь никому не нужна!

Но однажды во вторник,

в день дождливый, ненастный,

Завалил на бану он ее и себя,

И вот эта вот Нина, дочь прокурора,

На скамью подсудимых за жиганом пошла.

А за красным столом, одурманенный дымом,

Воду пил прокурор за стаканом стакан.

А на черной скамье, на скамье подсудимых,

Сидит дочь его Нина и молоденький вор.

На прощание он попросил у судейства

Попрощаться с своею молодою женой,

И уста их слилися в поцелуе едином,

Только горькие слезы проливал прокурор.

ИЗМЕНА

Когда с тобой мы встретились,

черемуха цвела,

И в парке тихо музыка играла.

А было мне тогда еще совсем немного лет,

Но дел уже наделал я не мало.

Лепил я скок за скоком, а наутро для тебя

Бросал хрусты налево и направо.

А ты меня любила и часто говорила:

«Житье блатное хуже, чем отрава!»

Но дни короче стали, и птицы улетали

Туда, где только солнышко смеется,

А с ними мое счастье улетело навсегда,

И понял я — оно уж не вернется.

Я помню, как с форшмаком

ты стояла на скверу,

Он был бухой, обняв тебя рукою,

Тянулся целоваться, просил тебя отдаться,

А ты в ответ кивала головою.

Во мне все помутилось, и сердце так забилось,

И я, как этот фраер, зашатался.

Не помню, как попал в кабак,

и там кутил, и водку пил,

И пьяными слезами обливался.

Однажды как-то ночью я встал вам на пути.

Узнав меня, ты сильно побледнела.

Его я попросил в сторонку отойти;

И сталь ножа зловеще заблестела.

Потом я только помню, как мелькали фонари,

И мусора в саду кругом свистели.

Всю ночь я прошатался у причалов до зари,

А в спину мне глаза твои глядели.

Любовь свою короткую хотел залить я водкою

И воровать боялся, как ни странно,

Но влип в исторью глупую,

и как-то опергруппою

Я взят был на бану у ресторана.

Сидел я в всесознайке, ждал от силы пятерик,

Когда внезапно вскрылось это дело…

Зашел ко мне шапиро, мой защитничек-старик,

Сказал: «Не миновать тебе расстрела!»

Потом меня постригли, костюмчик унесли,

На мне теперь тюремная одежда.

Квадратик неба синего и звездочка вдали

Сверкают мне, как слабая надежда.

А завтра мне зачтется мой последний приговор.

И снова, детка, встретимся с тобою.

А утром поведут меня на наш тюремный двор,

И там глаза навеки я закрою.

ИДУ ПО НЕВСКОМУ

Иду по Невскому проспекту,

Ко мне подходит урка свой,

И говорит он мне: «Анюта!

Легавый ходит за тобой!

Он целый день канает следом,

Тебя он не засек чуть-чуть.

Давай, вались, а я покеда

Его попробую макнуть».

Иду по Невскому проспекту

И оборачиваюсь, вслед,

Гляжу, за мной канает некто,

Одетый в кожаный жакет.

Так мы доходим до «Пассажа»,

Там есть хороший парадняк.

Не обернувшись к нему даже,

Я захожу в тот парадняк.

Кругом меня шумят трамваи,

Мой шум остался за спиной.

Дорогу солнцу преграждая,

Вскочила кожанка за мной.

Тут тормознулась я чего-то

И думаю о том, о сем,

А он зашел и курит с понтом,

Как будто ждет кого-нибудь.

Тут двери с шумом отворились,

Ворвалась кодла уркачей,

И всё тут хором встрепенулось

Навстречу гибели своей.

Он вынул ножик из кармана

И начал ловко им крутить,

Двоих из них задел по роже,

А трех заставил отступить.

А он стоял в углу прижатый,

Махал поломанным ножом.

По фене крикнул он: «Ребята!

Ведь я с легавкой не знаком!

Ведь я приехал издалека

Так все любимой объяснить».

Тут я его узнала — Леха!

В приютке вместе мы росли.

Его я долго не видала,

В тюрьме он десять лет звонил,

Его я сразу не узнала,

Но он любимой не забыл.

«Иду по Невскому проспекту,

Потом рассказывал он мне:

Гляжу, смотрю — Анюта это,

А может, снится наяву.

Малин я в Питере не знаю,

Ни с кем по фене ни гугу,

И за тобою я канаю,

А обратиться не могу!»

Недолго счастливы блатные,

Пришла беда — от урки весть.

И вот мы снова крепостные,

Он в Воркуте, а я вот здесь!

Иду по Невскому проспекту,

Ко мне подходит урка свой

И говорит он мне: «Анюта!

Легавый ходит за тобой.»

ДОЧЬ РЫБАКА

Шутки морские бывают порою жестоки.

Жил-был рыбак с черноокой дочуркой своей.

Выросла дочка на диво стройна и красива,

Крепко любил ее старый рыбак Тимофей.

Часто они выходили в открытое море,

Рыбу ловили, катали на лодке господ.

Так и росла, словно чайка на море,

Но и она от судьбы не ушла роковой.

Как-то зашли в эту хижину трое,

Трое красавцев, средь них был красавец один.

Этот красавец со злобной, ехидной улыбкой,

Пальцы в перстнях,

словно был он купеческий сын.

Юный красавец напился из кружки,

Кружку поставил, остаток она допила.

Так и пошло — полюбили друг друга на море

Юный красавец и славная дочь рыбака.

Часто порой он в лачугу стучался,

Она выходила, встречала дружка своего.

В лодку садились и в темную даль уплывали,

Волны морские им были притоном любви.

Старый рыбак поседел от тоски и печали:

«Катя, опомнись! Твой милый —

картежник и вор!

Если сказал я тебе «Берегись, Катерина!» —

Лучше убью, чем отдам я тебя на позор».

Катя смеяться и петь перестала,

Пала на личико смуглая тень.