Благословенный труд. Карьера, успешность и вера - [19]

Причем, судя по интервью и автобиографиям многих «звезд», это предстояние перед «Машей» бывает как осознанным, так и бессознательным. Например, нередко певцы говорят, что творчество их посвящается маме; певцы выражают желание, чтобы мама оценила их творчество и восхитилась. То есть здесь не Маша из 10 «Б», а мама, которая, возможно, не говорила сыну: «Какой ты умный и талантливый, мы тебя все очень любим».

Классический, казалось бы, случай и очевидный, а сколько таких… Я часто всматриваюсь в лица людей на улице — целеустремленные, напряженные, энергичные, но при этом ощутимо, что у многих серьезные комплексы и проблемы в душе. Насколько внешняя целеустремленность и энергия не совпадает с внутренней пустотой, растерянностью и неготовностью к жизни! Для многих людей жизнь проживается не в ту сторону, не попадает в цель.

«В день моего рукоположения в сан священника одна старушка подошла ко мне в храме и сказала: „Помни, сынок, что ты получил великий дар. Ты теперь каждый день должен спрашивать себя: для чего ты стал священником?“ С тех пор я каждый день спрашиваю себя: для чего я принял сан, достойно ли я несу великое звание служителя Божия, в чем смысл этого служения для меня?

Скажу несколько слов о том, как я решился стать священником. С самого раннего возраста я занимался музыкой — играл на скрипке, фортепиано, потом учился по классу композиции в школе и консерватории. Музыка была, да и сейчас остается неотъемлемой частью моего естества. Но уже в пятнадцатилетнем возрасте я „влюбился“ в Православную Церковь — прежде всего, в ее Литургию. Прислуживая в алтаре, я чувствовал, что присутствую при самом важном, самом значительном таинстве, которое совершается на земле, — таинстве Евхаристии: перед этим таинством бледнело даже самое высокое искусство.

Именно тогда я стал задумываться о священстве. Проповедь, исповедь и другие аспекты деятельности священника не особенно привлекали меня, но предстояние алтарю, возможность совершать Литургию влекли неотразимо. После нескольких лет раздумий — продолжить музыкальную карьеру или стать священником — я избрал последнее. И никогда еще, ни одного дня, ни одной минуты не пожалел о принятом тогда решении.

Оглядываясь назад, вижу, что это решение было принято мною прежде всего под воздействием внутреннего голоса: это был ответ на зов сердца. Но, конечно, я также советовался с опытными старцами и духовниками и молился о том, чтобы Господь открыл мне мой путь. И в какой-то момент Бог Сам направил мою ладью к тихой гавани, войдя в которую я обрел душевный покой, ибо нашел то, что искал».

Митрополит Иларион (Алфеев)

Собственно, термин «грех» означает в переводе «промах». И я бы сказал, что самый большой промах, то есть грех в жизни заключается в том, что человек живет не в единстве с собой и, стало быть, не в единстве с Богом, он живет вывернутый наизнанку, человек живет социумом. Собственно говоря, социализация — поклонение социуму — есть самый большой грех последних столетий, грех поклонения стереотипам. Ведь даже когда мы говорим о страсти тщеславия, следует различать несколько вещей. С одной стороны, под это определение может попадать комплекс зависимости: «Что станет говорить княгиня Марья Алексевна»[19], — и это не всегда тщеславие, чаще невротический комплекс, возникающий с детства: «Как меня оценят? Что обо мне скажут?» А с другой стороны, надо понимать, что тщеславие может быть защитным механизмом. Потому что в конечном итоге мне нужно вовсе не то, чтобы меня оценили на «пять», мне нужно чувствовать себя на «пять». И когда я чувствую себя на «два», тогда мне необходимо это чем-то восполнить, и я восполняю это тем, что говорят или могут говорить обо мне окружающие, причем, возможно, совсем незнакомые мне люди. Таким образом, тщеславие становится защитным механизмом от внутреннего самоунижения. Заниженная, неадекватная самооценка всегда ведет к тщеславию как к защитному механизму.

Самооценка, напротив, может быть завышенной, но природа у нее будет той же: искаженной и неадекватной. Суть этого защитного механизма заключается в том, что он замещает внутреннее деструктивное самоощущение человека некими внешними химерами. Но если я чувствую и принимаю себя: «Я есть такой, какой я есть, с лысой головой, с толстым пузом, с слишком длинными ногами», — тогда мне не особенно важно, что думают и говорят обо мне знакомые или случайные встречные.

Чем укорененнее в душе твердое позитивное самоощущение, тем в меньшей степени человек зависим от оценки окружающих, и страсти тщеславия в таком случае не на чем паразитировать. Для людей, менее уверенных в себе, страсть тщеславия — одна из наиболее прилипчивых и мучительных страстей. Но поклонение социуму — это зависимость более масштабная. Очень часто мы слышим такие фразы: «Надо быть таким, как все. Ты не идешь в ногу со временем, отрываешься от коллектива». У нас очень много императивов, внушенных с детства, указывающих на презумпцию правоты социума перед правотой личности, достоинством человека. Для большинства людей мнение других, значение социальных измерений важнее, чем его внутреннее, духовное измерение.