Благословение Пана - [56]

Миссис Энд правильно поступила, перестав учить детей арифметике, чем завоевала всеобщее уважение, ибо это было воспринято как пророчество. Однако она продолжала вести занятия в школе, причем соблюдала старое расписание; правда, любой день, взятый наугад, показал бы, как далеко она ушла со своими ребятишками от всего того, что важно для нас.

9-10 – силки и ловушки

10-11 – варенье

11-12 – замачивание и чистка кроличьих шкурок

1.30-2 – колка дров

В другие дни дети учились ловить рыбу и время от времени шить обувь.

Жители Волдинга забыли о Смерти, как забыли о них в суете Смерть и современная цивилизация, и маленькое сообщество было поражено, когда вдруг узнало о смерти миссис Эрлэнд. Ее положили в выдолбленное дерево и много раз обвязали ивовой лозой, после чего отнесли за гору и три раза обошли с нею древние камни, пока свирель Томми Даффина рассказывала о том, чего никто не мог выразить, о мыслях людей, погрузившихся в прошлое, где воспоминания о миссис Эрлэнд порхали, словно игривые бабочки, а потом улетали в сумеречное будущее, прибавляя свое изумление ко всему тому, что пряталось в нем. Потом ее похоронили на опушке леса над тем полем, где седые камни наблюдали шествие столетий; и навсегда остались рядом с ней высокие наперстянки, ибо здесь проходила граница между жирной глиной и мелом.

Изредка присоединялись к этому необычному сообществу пришлые люди из того мира, что был за пределами горы Волд, из знакомого нам с вами мира; это случалось редко, но все же случалось. Ведь свирель Томми Даффина часто пела летними вечерами и ее музыка была слышна тем, кто жил в миле от Волда или даже намного дальше, а иногда она достигала того места на лугу, не захваченного волдингскими лесами, где в воскресенье устраивали пикник лондонцы, кидавшие пустые бутылки в заросли мяты или тимьяна. Обычно такое случалось тихим вечером; но и тогда песня свирели была слышна лишь тем, кто устал от бесконечного машинного шума и был готов к чему-то совершенно необычному. Лишь их слуха достигала тихая музыка Томми Даффина, игравшего где-нибудь на склоне Волда. И тогда одна из девушек украдкой бежала прочь от лимонада и граммофона, и если она потом объявлялась, то спустя долгое время; но даже если девушка отыскивалась, она как будто переставала понимать городскую жизнь. Усталые администраторы универмагов, которым до смерти надоела торговля, тоже иногда находили дорогу в Волдинг, пробираясь в банковский выходной через заросли колючего кустарника, чтобы никогда больше не возвращаться в Лондон.

Лишь одна связь оставалась с внешним миром – через цыган, которые приезжали и уезжали по волдингской дороге, на некоторое время раскидывали шатры неподалеку, а потом ехали дальше, словно не находили ничего странного в жизни деревни. Вскоре они стали привозить тамошним людям необходимые товары, да и новости тоже. Музыку свирели цыгане слушали молча и серьезно, однако она никогда не захватывала их так, чтобы они пожелали остаться в Волдинге: похоже, у них была своя тайна, которая медленно вытанцовывала перед ними на солнечных дорогах и которую они не могли променять даже на чудеса камышовой свирели. Однако, уверенные в добром приеме, они часто наведывались в Волдинг, и волдингцы с удовольствием слушали их рассказы о мире, который они успели подзабыть; хотя им не хотелось вернуться в отвергнутый ими мир, все же было интересно, что там делалось и говорилось, тем более что цыгане были мастера преувеличивать и преукрашивать. Таким образом, несколько раз в год жители Волдинга узнавали новости, а хитрые цыгане получали взамен плоды садов и полей.

В самом Волдинге кое-что изменилось до неузнаваемости, а кое-что не изменилось совсем. В одно и то же время на те же карнизы прилетали те же ласточки, и если время не совпадало по нашим календарям, оно ни на час не менялось, если считать его по той невидимой волне, на которой приплывала на север весна, указывая дорогу ласточкам. А когда заканчивалось лето, они щебетали вовсю, рассказывая все ту же историю, и улетали прежним путем. Люди пахали, сеяли, убирали урожай, как было заведено исстари; борозды были такими же, как всегда, сеялка тихонько напевала привычную песню, разбрасывая семена, за урожай благодарили кого-то неведомого, и старухи подбирали колоски. Деревенские праздники, одни и те же из года в год, организовывал Анрел с помощью Гиббутса, и на них звучали песни камышовой свирели Томми.

Можно было бы сказать, что все это ерунда; конечно же, изменить это нельзя, но и записывать было ни к чему. И все же, живя в своей глухомани, волдингцы находят в тихом распускании почек и созревании урожая чудеса Природы, и эти чудеса заменили им более шумные перемены, достигнутые благодаря изобретательности человека, которые мы получили, а они потеряли.

Конец НЕСКОЛЬКО СЛОВ В ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В заботах каждого дня

Живу, – а душа под спудом

Каким-то пламенным чудом

Живет помимо меня…

В. Ходасевич

Начало XX столетия подарило Европе великолепную плеяду поэтов и прозаиков, которых принято называть символистами и которые поделились с остальным человечеством своим видением мира, отличающимся от всего, что было прежде, четвертым измерением – то есть временем, сводящим на нет наше представление о поступательном ходе истории. Одни делали это со священным ужасом, другие – с дьявольским смехом, третьи – шутя, четвертые – наслаждаясь… И, наверное, нет ничего удивительного в том, что как раз тогда вольный бог лесов Пан был воскрешен европейской литературой и по-разному, но противопоставлен современной цивилизации с ее городами, машинами, унификацией всего и вся вплоть до человеческой личности.