Благородство поражения. Трагический герой в японской истории - [46]
События, последовавшие за смертью Ёсицунэ, не вполне ясны, однако сообщалось, что людям Ясухира удалось достать тело Ёсицунэ до того, как оно сгорело в огне, и что оно было посмертно обезглавлено. Ясухира немедленно информировал, что он исполнил свои обязательства по сделке, — в Камакура был отправлен гонец с черным лакированным коробом, в котором была помещена в сладком рисовом вине голова героя для официального осмотра и опознания.[220] В средине шестого месяца гонец доехал до почтовой станции Касигоэ — того самого места, где Ёсицунэ написал последнее просительное письмо своему брату — где ужасный трофей был исследован официальной инспекторской группой, включавшей старого врага героя Кадзивара-но Кагэтоки. Говорили, что даже этот бессердечный злодей был так потрясен, увидев изуродованную голову, что отвернулся, а другие члены группы (все люди военные) растрогались до слез.
Голова в черном лакированном коробе была признана принадлежащей Ёсицунэ, что и было доложено Ёритомо.[221] На этом разговоры о его смерти прекратились, однако в последующие столетия растущая популярность героя привела к возникновению нескольких версий его чудесного спасения. Предполагалось, что для введения в заблуждение инспекционной группы в короб была подложена другая голова, а самому Ёсицунэ удалось бежать из горящего дома на север.[222] По легенде, возникшей в эпоху Токугава, когда к развитию острова Хоккайдо проявлялся особый интерес, герой бежал на этот северный остров, где возглавил походы на врагов проживавших там айнов; последние с охотой провозгласили его своим предводителем, и он милостиво ими правил.[223] Другая история спасения рассказывает, что Ёсицунэ скрылся из Осю, прошел на север через Хоккайдо и остров Сахалин и наконец достиг Монголии, где начал новую жизнь под именем Чингисхана. Эта теория, состряпанная в поздний период эры Мэйдзи, без сомнений была соотнесена с честолюбивыми намерениями Японии в северной Азии. Если Чингисхан действительно являлся воином из рода Минамото XIII века, это могло бы рассматриваться японцами в качестве замечательного прецедента для их экспансии на континенте. Сторонники этой теории подчеркивали совпадения дат и те факты, что оба воина являлись искусными наездниками и умело вели атакующие действия; они также замечали, что имя Минамото-но Ёсицунэ может быть читаемо как «Гэнгикэй», что, действительно, близко по произношению к «Чингисхану». К сожалению, несовпадающие обстоятельства несколько более многочисленны и убедительны. Однако, есть еще одна теория, по которой Ёсицунэ прибыл в Китай и стал основателем Манчжурской династии.[224] Эти истории о последующей жизни Ёсицунэ отражают серьезный импульс, полученный фольклором и исполнены несомненной прелести, однако они никогда не принимались в качестве части основной легенды, центральная тема которой состоит не в том, выжил ли герой и что с ним стало дальше, но в том, что он обречен своей искренностью, в том, что у него отсутствует политическая проницательность, что и приводит его к славному поражению и к смерти в раннем возрасте.
Что можно вынести для понимания действительных характеров Ёсицунэ и его старшего брата из этой смеси фактов, полу-фактов и легенд? Из того, что известно о действительных обстоятельствах событий, кажется достаточно ясным, что падение Ёсицунэ было обусловлено определенными трагическими особенностями его собственного характера, которые не только сделали неизбежным столкновение с Ёритомо, но и определяли непременность его поражения при любом раскладе. Со времени, когда этот необузданный ребенок жил в горах Курама, он, казалось, превращается в резкого, порывистого, идущего напролом молодого человека, не особо почитавшего установленный порядок и авторитеты. Описания динамической части его жизни, до того, как он впал в элегантную пассивность, о которой рассказывают поздние легенды, дают возможность предположить, что в отношениях со своими сподвижниками-полководцами он мог быть груб, вспыльчив и бестактен. В сражениях он был храбр и находчив, однако настаивал на том, чтобы быть предводителем и делать все по-своему, оставляя другим полководцам мало возможности прославиться. Список военных удач сделал его слишком самоуверенным, он не желал прислушиваться к советам; хотя никогда открыто не ставил под сомнение верховность камакурского правления, он зачастую самолично раздвигал рамки своих полномочий и действовал с той долей независимости, которая не могла не разъярить крайне властного Ёритомо.[225] Если бы он безоговорочно подчинялся приказам, подобно своему довольно тусклому брату Нориёри, он бы никогда не стал героем, но без сомнений наслаждался бы гораздо более долгой и удачливой жизнью. Однако он явил собой типичный пример старой японской поговорки об опасностях индивидуализма: «Торчащий гвоздь ударяют по шляпке».
