Благородный разбойник - [13]

Еще до Лиссабона графиня прогнала всех слуг, настояв, чтобы на корабле ей прислуживала Элейн. Та не возражала против работы, даже радовалась, что нашла себе занятие. Но леди Беатрис все не устраивало. Лампа ночью горела слишком ярко. Днем Элейн не делала ничего, чтобы ослабить жару. Это она устраивала качку. Из-за нее спаниель облаивал птиц. То она ходила слишком быстро, то голос у нее был слишком громким. Но когда Элейн ходила медленнее и говорила тихо, графиня обвиняла ее в том, что она бесшумно ползет, – как змея.

К тому же титул принцессы вынуждал Элейн, несмотря на жару, носить тяжелые одежды из бархата и горностая. Все, за исключением леди Беатрис, обращались к ней почтительно, осыпали пустыми похвалами и комплиментами. При такой качке она не могла ни читать, ни писать. Утешение Элейн находила в молитвах своему ангелу-хранителю, прося снова превратить ее в обычную девушку из Сейвернейка.

Правда, не только Элейн вызывала раздражение графини Ладфорд. Несмотря на принадлежность к воинственному ордену, рыцари оказались для леди Беатрис не слишком достойными попутчиками. Если госпитальеры вели корабль ради безопасности в середине конвоя, графиня желала идти с краю, чтобы поймать ветер. Если они предлагали для отдыха бенедиктинский монастырь с удобными гостевыми помещениями, графиня заявляла, что не выносит напыщенный орден бенедиктинцев и может спокойно отдыхать лишь среди бедных монахинь. Но самые тяжелые ссоры вызывало то обстоятельство, что в знаменитом воинственном ордене говорили на семи языках, поскольку его члены были выходцами из всей Европы. Два госпитальера, назначенные командовать эскортом, имели наглость родиться французами, и никакие грубость или презрение не могли превратить их в англичан.

Большую часть дня Элейн ухаживала в каюте за леди Беатрис, поэтому так и не увидела знаменитые Геркулесовы столбы, когда корабль выходил в Средиземное море.

После того как они потеряли из виду испанский берег, Элейн сняла многослойную жесткую одежду и меха. Теперь она носила простое серое платье, которое могла расстегнуть на груди, и белый шарф, прикрывавший волосы и обнаженные плечи. Элейн даже сняла кольца, а волосы заплела в две косы и уложила на голове.

Собрав остатки завтрака графини, она готовилась к выходу. Морская болезнь, державшая леди Беатрис в постели, не помешала ей допить португальское вино и ругать госпитальеров за нерасторопность. Рыцари терпеливо сносили ее гневные тирады, бормоча извинения, когда удавалось их вставить. И было за что: с рассвета корабль плыл в одиночестве по пустынному Средиземному морю, без всяких признаков конвоя.

По-видимому, никто не понимал, как могла случиться такая беда.

Еще до пробуждения леди Беатрис два рыцаря-командора уверяли Элейн, возвращавшуюся с молитвы, что, должно быть, сделаны поправки в судовом компасе. Они рассчитывали, что до полудня конвой непременно появится.

Госпитальеры славились как прекрасные мореходы, поэтому Элейн полагала, что они знают, о чем говорят. Но графиня была не столь оптимистична, по крайней мере не столь снисходительна, когда ей представлялась такая благоприятная возможность отчитать кого-нибудь.

– Нам осталось только молить Бога, чтобы вы оказались лучшими воинами, чем моряками, когда нападут пираты! – В гневе леди Беатрис очень напоминала своего курносого спаниеля, подбородок у нее дрожал от отвращения. – К счастью, принцесса одета, как жена мельника. Язычники вряд ли обратят на нее внимание, они всегда похищают знатных христианок вроде меня!

Рыцари что-то пробормотали в ответ. Они поклонились Элейн, когда она выходила из каюты с бельем и грязной посудой. Но, проходя мимо, она не заметила в их взглядах особого раскаяния. Возможно, госпитальеров позабавила мысль, что какой-нибудь пират окажется столь неблагоразумным, чтобы похитить леди Беатрис.

Элейн сочувственно им кивнула, ее совсем не волновала пропажа конвоя. Если ее молитвы были услышаны, они бы выкинули компас за борт и навсегда забыли, куда направляются. Она задержалась на нижней палубе, чтобы помочь служанкам ополоснуть посуду в огромной бадье, которую матросы подвесили к мачте. Сначала они не обратили внимания на громкий крик, вполне обычный, когда члены команды занимались своей работой. Но крики повторились, наверху забегали, послышался топот ног.

Палуба вдруг накренилась. Корабль, сделав резкий поворот, уложил всех ничком на палубу. Служанки завизжали. Посуда громыхала в бадье, когда та, расплескивая воду, начала угрожающе раскачиваться взад-вперед.

Несколько секунд Элейн лежала в оцепенении. Графиня выкрикивала из каюты приказы. Спаниель пронзительно лаял, служанки замерли от ужаса. Элейн вдруг поняла, что ее нога попала в капкан из пеньковой веревки, и прижалась к доскам, когда огромная бадья полетела в ее направлении, окатив се водой.

Только этого не хватало, подумала она, но тут же забыла о мелких неприятностях, услышав крик:

– Пираты!

Она вспомнила Раймона, словно он мог ее спасти. Вместо него явился ангел-хранитель и простер над нею свои крылья. Времени на раздумья или молитвы не было, она знала одно: если преодолеет страх, освободит ногу, то сумеет отползти назад, оказавшись вне досягаемости тяжелой бадьи.