Благородный демон - [34]

Они взобрались на мол и сели на канаты. Восхитительная смесь свежего ветра и горячего солнца! Время от времени о подножие мола, словно взрыв, разбивалась волна. Отваливал парусник, он назывался «Dignitas» (представьте только французский траулер с латинским именем «Достоинство»!). Его швартовы, кольцами падавшие на набережную, в точности походили на морских змей. Солнце вырисовывало на бортах танцующий мраморный узор из цветов и языков пламени. Тень, которой одно судно накрывало другое, зеленела абсентом. На зыби качались чайки, и по их виду было ясно, как им uncomfortable[22] от приступов морской болезни. И среди всего этого движения в порту только моторная лодка щеголяла своей скоростью. Она уже исчезла из виду, но на воде еще долго сохранялся ее широкий след, похожий на пенистый трезубец Нептуна.

Соланж заметила, что причаленные баржи с их сердцевидными бортами и непрестанным покачиванием на волнах напоминают мятущиеся сердца. В ответ Косталь произнес поэтическую речь о «баржах с женственными боками, подобных верховым кобылам, которые, когда волна приподнимает их, как бы перепрыгивают через препятствие, и чувствуешь под собой их волнообразное движение». Он признался, что если, оказавшись в лодке, попадал на зыбь, ему всегда становилось как-то не по себе. Соланж не захотела признать себя побежденной: она сравнила плавные движения причаленных барж, то приближающихся, то отдаляющихся друг от друга, с теми детскими качалками, в которых матери убаюкивают младенцев.

На это Косталь сказал, что их состязание на заданную тему похоже на песни древнегреческих волопасов, и за образ детских качалок она заслуживает корону из цветов.

— Я победил в укрощении котов, а вы — в турнире образов. И кто же получит награду прекрасной дамы?

— Тот, кто сможет смотреть на солнце.

Косталь напряг бицепсы: солнце и он (или: «Он и солнце»)! Что ж, посмотрим.

Соланж подняла голову, зрачки ее расширились. Она смотрела прямо на солнце.

— Вы смотрите в сторону!

— В сторону!.. Но почему такое недоверие?..

— Это как у грека гомеровских времен. Начнем сначала.

Он взглянул немного ниже солнца (это было легко), обругал его интриганом, бахвалом и еще хуже того, стараясь запугать. Потом красивым движением подбородка, с видом фотогеничного диктатора, направил глаза… Но на самом деле так никуда и не направил — едва взгляд его коснулся пылающей короны, как он резко отвернул голову, глаза наполнились слезами, зрачки воспалились, как у зубра, которому медведь перегрызает горло.

— Ах ты, сволочь!

Зато его кошечка спокойно подняла голову к зениту. Черты лица у нее сделались жесткими, зрачки расширились во весь глаз. И она уставилась прямо на солнце.

Косталь не повалился перед ней на колени только потому, что был все-таки хоть немного цивилизованным человеком. Он не сказал ей тут же: «Я женюсь на вас» только потому, что в нем еще сохранялась капелька здравого смысла. Но это стоило ему усилий. Он уже решил жениться. Да и смог ли бы какой-нибудь другой мужчина быть властителем Той, Которая Смотрит На Солнце? Он считал ее простушкой из мелкой буржуазии, а она оказалась не только вровень с ним, но даже выше. И доказала это своим властным порывом. Он уже видел ее фигуру, высеченную в граните, — сидя, с руками на коленях и головой, похожей на кошечку. А рядом он, руки тоже на коленях, львиная голова. Их хвосты переплетены, и на них падают прорисованные в камне два солнечных луча. Они привезут с собой из Каира коптского священника, который благословит их союз на руинах Гелиополя. И в честь своего бракосочетания он устроит в Александрии большой праздник для народа, где сам вступит в единоборство со львом. Вчера речь шла о том, что дети не нужны. Теперь все переменилось — у них будет четырнадцать сыновей. Да, стоило только перейти в сферу сверхчеловеческого, и все ценности переменились. С того момента, когда она посмотрела прямо на солнце, литература Косталя отошла на второй план. До случившегося на набережной Соланж только мешала его экстравагантности. Зато теперь, признав ее достойной, он сделает из нее свою соучастницу, одним из элементов своей жизни. До сих пор он не находил у себя места для нее. Теперь она получила его. Он еще раз убедился в том, что его пугала не женитьба сама по себе, а безликость Соланж. Но когда она доказала свою причастность к сверхчеловеческому, он уже думал: «Было бы безумием упускать это».

Обычно днем Косталь пил не больше одного стаканчика вина, но, возвратившись в отель, он был так опьянен ею, или, вернее, своей собственной идеей о ней, а следовательно, самим собой, что, не колеблясь, сразу повязал голову влажной салфеткой.

После обеда они стояли у окна. В пригородных долинах вереницы фонарей, окаймлявшие невидимые в темноте улицы, как жемчужная диадема охватывала город. Дома наполнялись тихими ангелами, наслаждающимися своим маленьким раем. Над ними высота молчания и звезды с их именами богов-эротоманов. Слева Млечный Путь словно восходил ввысь, подобно дыму от угасающего жертвенника.

— Я люблю большие города, — с волнением сказал он, задумавшись о всей этой людской массе, которая развращается в них. И почувствовал в себе, подобно импульсам электрического тока, три фазы своих отношений с окружающим миром: 1) наслаждение им; 2) защита от него; 3) глумление над ним.