Благородный демон - [21]

«Измены и обман позволительны и даже одобряются», — подумал Косталь. Конечно же, ему нравились снисходительные матери, сам Бог тому свидетель. Однако сейчас он испытывал чуть ли не отвращение.

— Но все-таки остается одно весьма важное обстоятельство: согласие Соланж на развод в случае, если он станет совершенно неизбежным. Она торжественно обещала мне не противиться этому.

— И мне уже пятьдесят раз говорила: «Неужели ты думаешь, что я буду навязываться, если увижу его нежелание?» Она слишком гордая и в таком случае просто уйдет из вашего дома жить ко мне. Автоматический развод.

— Автоматический? — переспросил Косталь, у которого эти слова вызвали прилив радости, как будто Соланж уже сейчас уезжала из их дома вместе со своим помпейским фавном.

— Конечно. А вы никогда не читали Гражданский кодекс?

— Недавно меня едва не заставили. Но это была бы просто катастрофа.

— Да, пожалуй. Я плохо представляю вас сражающимся с Гражданским кодексом! — сказала со смехом и сочувствием мадам Дандилло. Этот знаменитый человек, которого считали жестким и «совсем неудобным», в сущности просто ребенок! У нее, конечно, не было отчетливой мысли: «Я направлю его туда, куда мне захочется», но нечто туманное в подобном роде она все-таки уже воображала. От полноты чувств мадам Дандилло налила ему еще одну чашку чая. Он же думал: «Ни Дюбуше, ни помощник поверенного, никто из них не сказал мне, что существует вариант автоматического развода. Как легкомысленны эти люди! Они даже на минуту не задумались о том, что речь идет о жизненно важных для меня вещах…» Он вспомнил и слова мадам Дандилло о «гордости» ее дочери и улыбнулся, убежденный, что у Соланж нет ни атома гордости, ни даже чего-нибудь похожего. Но если мужчины скрывают свою гордость, то женщины хвалятся ею, будь она истинной или воображаемой. Ведь женщины любят, чтобы им завидовали. Однако он хотел получить еще одну гарантию:

— Можете ли и вы тоже дать торжественное обещание не настаивать, чтобы она не соглашалась на развод?

— Обещаю вам это самым торжественным образом.

— Саади хотя и был влюблен в свою жену, но оставил ее ради своих работ. Он написал тестю столь прекрасное письмо о свободе, что тот простил его. Я тоже напишу вам подобное письмо.

— Корсиканцы всегда умеют сделать для себя получше, — мадам Дандилло подумала, что этот Саади, наверно, корсиканец. Был еще и Сади Карно, да и вообще все высшие республиканские чиновники из корсиканцев.

— Я хотел сказать вам еще что-то важное, но никак не могу вспомнить… Ах, да, вот что… А если муж не разрешает теще входить в супружеский дом, это тоже случай автоматического развода?

— Ну, сударь, вы уже дошли и до этого!

— Но разве не следует предвидеть самый худший случай?

— Мне никогда еще не приходилось видеть, чтобы брак совершался на подобных условиях! — воскликнула мадам Дандилло, хотя и доведенная уже до предела, но тем не менее без всякой горечи.

— Так ведь этого брака хотите вы, а не я, — довольно сухо возразил Косталь.

— Сударь, если это действительно для вас столь уж непосильно…

— Нет, нет, — сказал Косталь, опуская глаза. — Просто я хочу оговорить ваши обязанности.

Снова наступило молчание.

Лицо мадам Дандилло омрачилось.

— Мы еще говорили о том, — продолжал Косталь, — что меня не будут принуждать ездить вместе с ней на вечерние приемы.

— Если вы не захотите сопровождать ее, она поедет со мной или с друзьями.

— И у нас в доме никогда не будет радио.

— Оно ей отвратительно.

— Принимать сами мы будем крайне редко. Я и так уже еле выдерживаю своих собственных родственников…

— Мы не станем навязывать вам наших или претендовать на знакомство с вашими, — покорно согласилась мадам Дандилло.

— Я не езжу на званые обеды, где приходится разговаривать с совершенно незнакомой даже по имени соседкой, которая пристает с рассуждениями о Боге, причем сама усыпана бриллиантами и по уму не выше горничной, да еще глупой. И так на протяжении четырех часов, а с одеванием и все пять. Это время можно потратить на чтение классиков (я читаю только их, все другое совсем не нужно), просто поразмышлять или поехать на воздух в Булонский Лес, или, наконец, предаться такому невинному занятию, как сон, чего никак не скажешь о разговорах с дураками.

— Но разве в жизни не приходится добровольно жертвовать каким-то временем? — спросила мадам Дандилло. Как и всех людей, не считающих свое время (девять с половиной десятых человечества), ее инстинктивно раздражали те, кто не теряет его, от невольного сознания их превосходства. И потом эта женщина, усыпанная бриллиантами… разве сама мадам Дандилло не играла множество раз именно такую роль? Мелким людям всегда кажется, что намекают именно на них.

— Конечно, есть неизбежные потери времени — на отдых, иногда даже в работе. Но к ним никак не относятся светские обеды. А если бы мне захотелось жениться в Неаполе? — неожиданно и с какой-то живостью спросил он, словно подобная комбинация решала все проблемы.

— По закону в этом нет никаких трудностей. Но, насколько я знаю, есть условие, что одна из сторон должна прожить там какое-то время. А это замедлило бы… И… Неаполь не очень далеко? — робко спросила она.