Благополучная планета - [41]

— Прости, мама, ему еще жить и жить. Не позволю пустяками голову забивать. Наука вас не признает…

— Тем для нее хуже. Может, когда и захочет признать, к ведунам повернуться, да не слишком бы поздно. Боюсь, успеют нас извести…

— Все равно не разрешаю. Я сама теперь ходить за ним стану.

— Поступай как знаешь. Гляди токо, не я, ты мальчонку не испорть.

— За девять лет не испортила и дальше как-нибудь справлюсь.

— Дурное дело — нехитрое. «Как-нибудь» — это мы все умеем. А надо бы крепко подумать, промашки не дать.

Андреевна согнулась, бессловесно подвигала губами и, осторожно стуча клюкой, отошла к кровати. Галя хотела что-то сказать. Поняла бесполезность любых слов — все будут не к месту. Подоткнула причмокнувшему во сне Стрижу одеяло. Потушила свет. И на цыпочках в темноте двинулась к раскладушке. Кровати долго скрипели под обеими, но скрип не мог убить обидной тишины, которую еще подчеркивал доносящийся с дальнего выпаса звук одинокого медного колокольчика.

2

Славик проснулся, как всегда, сразу, свесился с кровати, высмотрел в утреннем полусвете раскладушку, припомнил весь вчерашний день. Тихо засмеявшись, решил, по привычке наскоро искупнуться — пока мама спит. Выскользнул за дверь. Зажмурился от солнца. И так, с закрытыми глазами, путаясь в грядках, перебежал огород. На миг стало знобко от вида воды, но он пересилил себя, шагнул с берега.

Когда ныряешь «солдатиком», нет потери ориентировки, которая появляется при прыжке «ласточкой». Тело неторопливо опускалось, и Славка держал инерцию — почти парил, минуя то холодные, то теплые струи. Дна не достал: что-то цапнуло за левую ногу, обвилось вокруг бедра.

Первым чувством была гадливость, первым движением — отшатнуться. Но неизвестное переползло на пальцы другой ноги. Славка дернулся, закричал, вода ворвалась в горло… Какой-то молнией озарения он понял, что если сейчас закашляется, то все, конец. Эта мысль пришла быстрее страха. Стриж успокоил руки, готовые замолотить по воде в попытке выметнуть тело вверх, убедил себя, что попал в водоросли, что забарахтаться — значит, неизбежно запутаться. Успел отогнать предательское сомнение: в этом месте на твердом песчаном грунте никогда не росли водоросли.

Обрывками, все сразу (но Славка каким-то чудом их различал) пронеслись чужие, Колькины или Римкины, слова:…затягивает — ныряй глубже и уходи… на водорослях делай меньше движений… не мельтеши, не паникуй…

Он осторожно сгруппировался, присел в воде. Не обращая внимания на резь в глазах, широко раскрыл их, увидел колышущиеся клетки, разлохмаченные нити, стал медленно высвобождать ногу. В памяти всплыл еще один совет, бабкин: «Пиявку от себя не оторвешь. На куску развалится, а все будет кровь сосать. Ее таким сильным скользящим ударом, вдоль тела…» Стриж провел ладонью по бедру, сдвигая с себя захлестнувшие лодыжки нити. И только тогда, подтянув коленки, бешено заработал руками…

Бабка Нюра шагнула за калитку по своим делам. И вдруг охнула, схватилась за сердце: «Стриж!»

Галя выскочила из дому, на ходу застегивая халатик, ринулась через огород с коротким сдавленным криком: «Сынок! Славик!»

Следом за бегущими женщинами на берег, бросив удочки, торопливо приковылял Трофимыч.

Мальчик лежал наполовину в воде, рука оскальзывалась на размокшей глине, не было сил окончательно оторваться от затягивающей черной глубины. Пока мать и бабушка с двух сторон подхватили его, выдернули на траву — и хлопотали, и щебетали над ним, Трофимыч зашел в воду, долго шарил, изумившись, вытащил обрывок сети:

— Надо ж, горе-рыболовы! Бредень сорвало, чтоб им все крючки на их удочках поразги-бало!

Поднял мальчика на руки, понес во двор.

До Славика не сразу дошло, отчего плачет мать, закаменела в углу бабушка, неуклюже суетится обычно угрюмый, неторопливый и немногословный колхозный счетовод. Даже болтушка Римка притихла, свесившись через плетень между надетыми на колья горшками. Но стоять молча Римка не умела, перемахнула на их сторону, плетень заходил ходуном, и Славка догадался, что сейчас бабушка недосчитается любимого глечика. Так и есть! Черепки разлетелись по земле, один на излете толкнул Славку в бок.

— У, скаженная, носит тебя! — незлобиво замахнулся на нее счетовод.

— Ничего, к счастью, — возразила Андреевна. Римка осмелела, подсела к Славке:

— Бачь, дирки в очерете? — Она показала аккуратные круглые отверстия в камышовой крыше сарая.

— Ну и что? Обыкновенные ласточкины гнезда.

— Це так. А як хто жилье ластивкы порушить, то ихню хату пожежа спалыть. Поняв?

— Неправда.

— Тю на тэбэ! Хочешь, побожусь?

— Да ну, скажешь тоже! Бабушка, чего она врет?

— Почему врет? Старые люди говорят, нельзя ласточек разорять, а то они вернутся с искрой в клюве и пустят под стреху огонька. Веришь, не веришь — кому охота пробовать?

— Но этого же не может быть!

— Не знаю. Сама никогда не проверяла. И тебе не советую

— Сказочки! — пробасил счетовод, ища поддержки} Гали. — Чего, Андреевна, ребенку голову морочишь?

Галя промолчала. А у бабки Нюры вообще не было настроения спорить. Ребята тихо поднялись и улепетнули в по садку.

День отошел быстро, вечер наступил душный, грозовой. Славик с матерью спали на сеновале. Сквозь открытую чердачную дверцу светили выпуклые катышки звезд, словно кто-то в небо, как он в порог, наколотил блестящих гвоздиков.