Благодарю за любовь - [19]

За ужином выяснилось, что у Жанны есть еще один свободный день после конференции, и радушная Милочка тут же пригласила Жанну провести этот день у них в Эпштайне:

— У нас там такие горы, такие леса!

— А грибов много в ваших лесах?

— Грибов у нас пропасть. Поехали к нам, Жанна, я вам все свои палестинки покажу!

Они и отправились втроем в Эпштайн прямо после бала на машине Жанны; приехали усталые, выпили еще по бокалу вина и тотчас легли спать: Мила с Виктором в супружеской спальне, Жанна на диване в гостиной. А следующий день прошел так, что Виктор даже и сейчас с удовольствием вспомнил его во всех подробностях. Он даже скинул ботинки и улегся на постель, чтобы удобнее было предаваться воспоминаниям, впрочем, все еще не снимая ни шарфа, ни куртки, только набросив на ноги угол одеяла, чтобы не мерзли.

Октябрь в тот год стоял солнечный и теплый, листья на кустах и деревьях уже оделись в осенние краски, но опадать и не думали, и в лесу действительно было полно грибов.

— Ну что, идем по грибы? — бодро спросила Мила за завтраком.

— Неужели тут и в самом деле есть грибы? — удивилась Жанна, глядя в окно на покрытые пестрыми лесочками невысокие Таунусские горы — холмы и пригорки в сравнении с Альпами. — Мне кажется, что тут все леса расчищены граблями, а дорожки подметены метелками.

— Дорожки у нас тут чистые, это правда, — кивнула Мила, — но что касается грибов… Вот попробуйте-кa это малиновое варенье. Пробуйте, пробуйте!

— М-м-м! Никак из лесной малины?

— Из нее, голубушки. Я ее ведрами набираю и на зиму готовлю и себе и всем нашим знакомым; только банки и сахар с них требую: не напасешься ведь того и другого на всю посевскую братию. А в июне мы с Витей каждое утро ели на завтрак землянику — лесную землянику, не садовую! — с молоком. Представляете?

— Не представляю! Это же просто чудо какое-то.

— Вот-вот. Все ягоды летом были мои, так что считайте, что все грибы сегодня в лесу наши!

— Немцы что, совсем их не собирают?

— Ну да! Боятся отравиться. А я этим пользуюсь. Правда, Витя?

— Правда. Мила у нас барышня-крестьянка: встает на рассвете, берет корзинку — ив лес.

После завтрака Мила стала рыться в шкафу с одеждой, ища во что бы обрядить Жанну для грибного похода, но в ее брюки и джинсы можно было бы засунуть двух Жанн.

— Девушки, а вы попробуйте приспособить мои джинсы! — предложил Виктор. — Если будут сваливаться, можно веревочкой подвязать: в лес идем, не на посевский бал. И рубашку мою возьмите или свитер какой-нибудь.

— Это идея! — сказала Мила и мигом нашла подходящую одежду: Жанна взяла джинсы и рубашку Виктора и отправилась с ними в ванную комнату переодеваться. Когда она появилась в его рубашке с подвернутыми рукавами и в джинсах, перетянутых его широким «ковбойским» ремнем, Виктор невесело усмехнулся: рядом с его Милой, такой забавной и неуклюжей, Жанна выглядела как фотомодель: яркая, стройная и такая длинноногая, что ей даже не пришлось подворачивать джинсы, хоть она и была на голову ниже Виктора. Он откровенно ею любовался и сказал:

— Явись вы на вчерашний бал в этом костюме, у вас бы отбою от кавалеров не было!

— Да вроде в них и вчера не было недостатка! — засмеялась Мила, а Жанна только усмехнулась.

В лесу выяснилось, что Жанна в грибах совершенно не разбирается и даже азартом грибника не обладает. Пока Мила не за страх, а за совесть носилась по кустам и наполняла свою большую корзину, Виктор и Жанна, экипированные всего лишь пластиковыми пакетами, просто гуляли по лесу, изредка перекликаясь с Милой, чтобы не потеряться.

— Расскажите о себе, Жанна! — попросил Виктор.

— Что значит «о себе»? Вы же меня видите — я вся тут. А о своей работе я еще вчера рассказывала.

— Расскажите все.

— Что значит «все»?

— Это значит — все с самого начала: где вы родились, где росли, как прошло ваше детство?

— Неужели вам это все интересно?

— Очень! — проникновенно сказал Виктор, останавливаясь и глядя ей прямо в глаза. — Я хочу знать, откуда вы взялись… такая?

Жанна усмехнулась. Виктор на мгновение испугался, что она понимает его игру. А впрочем, может, она и поняла, но виду не показала: ее и саму игра эта привлекала, затягивала, что-то желанное обещала… Она начала рассказывать о себе, начав с самых первых воспоминаний о каком-то большом южном городе, о маме с папой — учителях… Он особенно не вникал в суть ее рассказа. Слушал ее голос, наблюдал внимательно за мимикой и за игрой ярких глаз, то оказывавшихся в мягкой кружевной тени деревьев, то посверкивавших на белом осеннем солнце. Глаза у нее были удивительные: они меняли свет от серо-голубого с золотыми искорками до темно-фиалкового, очень редкого. Ему вдруг очень захотелось иметь женщину с такими глазами… Он и сейчас, вспоминая, удивился: и как это он мог сравнивать глаза Жанны с бессмысленными черными кругляшками Регины, служившими разве что для заинтересованного разглядывания да еще для накладывания теней и приклеивания искусственных ресниц, но уж никак не для выражения движений души и мысли!

В отличие от Милы, катившей по лесу легко, как барсучок, Жанна ходить по извилистым тропинкам, с корнями поперек и камнями под листьями, не умела: то и дело она оступалась, вскрикивая, и Виктор поддерживал ее за локоть. Наконец она попала ногой в рытвину и упала. Он помог ей подняться, отряхнул ее сзади и крепко взял за руку.