Black Sabbath. Добро пожаловать в преисподнюю! - [53]
Через две недели, 20 января, прямо в день семилетия старшей дочери Оззи, Джессики, умер его отец. Оззи позже рассказывал писателю Дэвиду Гансу, что в последние дни его отца перевели из главной палаты в подсобное помещение, где обычно держат метлы и ведра. «Его вид слишком пугал остальных пациентов, так что его положили в кровать, похожую на колыбельку, гигантскую колыбельку. Его перевязали… как боксера, руки, блин, перебинтованы, и капельницу с глюкозой поставили. Он был настолько под кайфом, что ничего не соображал. Знаешь, что самое потрясающее он мне сказал? Я однажды признался отцу, что принимаю наркотики. И спросил его: перед смертью ты будешь принимать сильнодействующие лекарства? А он говорит: обещаю, что буду принимать. Он был на морфии. Вообще не осознавал, что происходит, потому что боль, наверное, была адская. Операцию сделали во вторник, а умер он в четверг… Я так еще по-настоящему и не смирился с этим. Двадцатого января я схожу с ума, словно оборотень. Я плачу и смеюсь целый день, потому что это одновременно день рождения дочки и день смерти отца. Веду себя как чокнутый».
Через месяц после этого Оззи вернулся в Sabbath, и они отправились в Торонто записывать новый альбом. Деньги победили – как и всегда, когда речь шла об Оззи и Sabbath. Дон устроил им выволочку, объяснив, что они не получат таких же авансов от лейблов или концертных промоутеров, если у них в группе фронтменом, как он выразился (довольно резко, но нельзя сказать, чтобы совсем неверно), «хер знает кто». Особенно учитывая, что Оззи хочет вернуться.
– Я вообще, сука, не знал, чего хочу. Я одно только понимал: если у меня что-нибудь еще не взлетит, я быстро обеднею, но у меня такой п*здец творился, что я точно знал, что не взлетит. Так что, когда они сказали «О, мы тут едем в Канаду, хочешь с нами, или как?», я подумал: ну, а что мне еще делать?
Впрочем, недовольны были все. В первую очередь Дейв Уокер; ему указали на дверь, но он надеялся, что потраченное время хотя бы компенсируют, указав его авторство в песнях нового альбома. Дон зарубил и эту идею – «Людей интересовал только Оззи, поющий песни Оззи», – сказал он мне, демонстрируя двоемыслие, такое типичное для прожженных музыкальных профессионалов, и «забыв», что Оззи почти не писал песен. Дейв Уокер превратился лишь в короткую сноску в истории Black Sabbath. И это стало истинным пророчеством того, что ждет группу дальше, – и в ближайшем, и в отдаленном будущем. Итория Sabbath была длинной и болезненной, но переписывалась так часто, что сейчас четверка основателей соглашается друг с другом лишь по поводу самых очевидных вещей, и то в зависимости от того, кто платит. Такое отношение началось с альбома, положившего конец Black Sabbath: пластинке, которую с весьма уместной иронией (особенно в ретроспективе) называли Never Say Die.
Дон Арден – автор знаменитой максимы музыкального бизнеса, которая звучит так: «Какашку до блеска не отполируешь». Нигде ее истинность не была так очевидна, как на провальном альбоме Never Say Die. Даже Тони Айомми позже признавался, что этот альбом «не нравился никому в группе». Сборник полусырых идей, пропущенных через призму кокаина, алкоголя, травки и общей расхлябанности. Они считали, что для того, чтобы осовременить звучание Sabbath и сделать его более подходящим под новую, передовую панковскую музыкальную идеологию, достаточно будет просто ускорить риффы. Примером этому стали ужасающие треки вроде Johnny Blade («самый суровый парень в городе») и Hard Road, который звучит скорее как воспоминание о блюзовом прошлом шестидесятых, чем олицетворение панковского настоящего.
Они репетировали с девяти утра в заброшенном неотапливаемом кинотеатре, стояли и джемовали, одетые в пальто и шарфы, отчаянно пытаясь вдохнуть жизнь в похожие на похоронные марши, очень стандартные рок-песни вроде Shock Wave и Air Dance. Затем шли на обед, где практически друг с другом не разговаривали, а потом переходили дорогу и на студии «Саунд-Интерчейндж» записывали то, что удалось придумать. Словно лишний раз подчеркивая спад в карьере, по словам Тони, «студия оказалась полным дерьмом». Он винил в этом себя. Он вообще выбрал эту студию только потому, что ему кто-то сказал, что там недавно записывались The Rolling Stones. «Но звук там был мертвым, как гвоздь в колоде».
Они попытались свернуть ковры, чтобы хоть как-то оживить душную акустику, но когда и это не сработало, они просто стали торопливо записываться, надеясь поскорее со всем этим разделаться. Не все было так плохо. Несколько песен, в том числе Over To You, Junior’s Eyes и Swinging The Chain, сочинили с Дейвом Уокером. Оззи «отказался» петь тексты Уокера, так что Гизеру пришлось второпях переписывать Over To You, а петь Swinging The Chain заставили Билла. С Junior’s Eyes же группа просто обманула Оззи, сказав, что переписали текст, хотя на самом деле ничего не сделали. Так или иначе, у них был какой-никакой музыкальный каркас, чтобы на нем что-нибудь построить. Еще одна песня эпохи Уокера, Breakout, стала инструменталом, колорита которому придала целая фаланга саксофонов, – так было легче, чем придумывать что-нибудь более серьезное. Весь проект, по словам Тони, «был обречен с самого начала».
